Связи и переплетения судеб порой во много раз страшнее, чем любой архитектурный лабиринт… Сориентироваться в этом окостеневшем мире Ванденрейха оказалось куда проще, чем в собственных мыслях и ощущениях. Встреча с Императором сделала его опустошеннее, чем когда бы там ни было, выбило его из колеи, а в голове стало странно пусто, а сердцу невыносимо тяжело. Колонны, переходы, бесконечная белая гладь пола… Какое-то личное сумасшествие. Исиде было очень не по себе, но шаг был ровным, размеренным… понять, каким именно образом он добрался до своей комнаты - так и не смог, но главное, что оказался как можно дальше от этого страшного существа, от вымуштрованного до состояния робота Винтерхальтера… Уже в своем кабинете, раскрыв одну из книг по военной тактике, он пытался углубиться в чтение, но если бы по книгам можно было научиться жить! Теория и ее применение на практике - это то, с чем у него всегда была проблема, а перед глазами всегда был один пример пробивной реализации собственных идей, что оставалось только удивляться, поправлять очки и следовать за ним, заражаясь его энергией и идеями… 

Урью решительно хлопнул книгой,  из которой не запомнил ни одной строчки из прочитанного, и поднялся. На столе стоял очередной поднос. На этот раз с обедом, но еда его не интересовала. Тошнило так, что даже самая любимая пища вряд ли вызвала бы интерес, не говоря уже об этой, совершенно чужой и непонятной. Тонкие пальцы коснулись подоконника, он посмотрел в окно - куда не взглянь, вокруг белые, замерзшие отростки костей, словно скелет какого-то жуткого монстра.  И над всем этим властвует не менее страшное чудовище. Юха Бах… Глаза лучника потемнели, разговор по прежнему крутился в голове, как и в случае с отцом, не желая затухать, слова были такими же тяжелыми, ледяными, не дающими свободно дышать и выворачивающими душу. Лучше всего затаиться… лучше всего выжидать момент. 

Время текло странно, мысли были отрывистыми, вместо привычного потока - какие-то непонятные ответвления, нагромождения камней, вечное препятствие. И что с ним вот вечно не так? Почему он всегда оказывается в таких странных ситуациях, почему все его везение заканчивается, когда он сталкивается с теми, о ком в детстве только мог мечтать? Почему вся эта тошнотворная бредятина происходит только с ним? Почему весь мир соткан из боли и потерь? За что? Почему? Из-за чего?.. Скрипнувшая дверь вывела его из состояния задумчивости, но оборачиваться он не стал, сосредоточившись на слухе, отслеживая перемещение очередной безликой тени, мертвого призрака этого дворца. 

– Ваше Высочество, Вам приказ от Его Величества…  – бесцветный голос, от которого хотелось поморщиться и проснуться из этого затянувшегося кошмара. 

– Оставьте на столе.

– Вам следует прочесть его незамедлительно.

Исиде очень хотелось послать и приказ, и этого обладателя такого тусклого, режущего уха голоса, но вместо этого идет к столу, бегло прочитывает документ, роняет: – Проводите, – и, запахнув плащ, следует за своим очередным белым кроликом в эту чертову сюрреалистическую дыру… 

***

Руконгай словно в насмешку над тем миром черного и белого, из которого он только что освободился, встречает яркими красками, солнцем, теплом. Исида отсылает своего сопровождающего и занимает отведенную ему позицию, как послушная пешка шахматной доске, которая то ли прошла весь путь до конца и стала ферзем то ли только делает вид, что стала им. Контраст двух миров, несмотря на бедность последнего, оживляет его, заставляя сердце биться чаще. Урью дышит глубоко, щурит глаза - пытаясь скрыть выражение, а просто от таких назойливых лучей. Правая рука выныривает из под проклятого длинного плаща раскрытой ладонью вверх, пальцы, покрытые сеткой шрамов, раскрываются, чувствуют тепло. 

Ради сохранения этой красоты, ради этой бурной, неистовой силы жизни, разлитой вокруг него, хочется сражаться, а не за тот черно-белый триллер. Вот оно - настоящее, не похожее на те могильные плиты и обглоданные кости Рейха… Но сам он - такое же черно-белое пятно, вырванное из этого фильма, который нужно уничтожить. Его план должен быть осуществлен… Вздыхая, он ловит себя на мысли, что его жест со стороны может казаться очень странным, поэтому рука поднимается к лицу. Урью поправил очки, закрывая глаза и прислушиваясь к своим ощущениям. Битвы, как сублимация противоречий, начинали разгораться, как костры, одна за другой. Очередная партия началась… и его цель - заблокировать действие противника. Самого непредсказуемого и сумасбродного. 

Куросаки Ичиго.

«Лучше бы тебе здесь не появляться. Хоть раз будь благоразумным! Прошу! Слышишь меня? Тебе же будет лучше…»

Чужая вспышка реяцу заставляет его вскинуть голову. Чужая ли? Скорее наоборот. Очень даже знакомая. 

«Кретин. Ты никогда не умел скрывать себя. Когда же ты научишься контролю?!» - в очередной раз устало думает он, проклиная себя. Прокручивая в голове очередной сценарий, возможные ответы… Еще немного…. И будет… Слишком близко. К нарушению приказа Императора, к столкновению, которого нельзя избежать. Быстрый взгляд за спину, туда, где чувствовалась угрожающая духовная сила, еще раз проверка местности - перехватить лучше там, где выгодно ему, а не Куросаки.

Синяя стрела, выпущенная с таким расчетом, чтобы заставить изменить траекторию движения, но не ранить. Всего лишь предупреждение. Даже не угроза. И следом, не давая опомниться - белая тень возникает перед рыжеволосым шинигами. Поворот головы с таким расчетом, чтобы лучи солнца, приближающего этот день к смерти, отразились от стекол очков, скрывая выражение его глаз. Ещё не время. 

– Куросаки, – собственный голос звучит также бесцветно и равнодушно, как голос слуги, принесшего ему приказ. Следующие слова прозвучали громче – Дальше я тебя не пропущу. Возвращайся обратно.

Куросаки ожидаемо увернулся и, резко затормозив, остановился напротив него именно в том месте, где Исида и предполагал. Рыжие, вечно всклокоченные волосы, карие потемневшие глаза, в которых вспыхнул ужас понимания, цвета воронового крыла мантия проводника душ и меч, который никогда не знал ножен, не в руке, но с ним… Если бы Урью спросили, на что похож его друг, то в его мыслях сразу бы возник только один образ. Вот только озвучивать его он бы не стал. Огонь. Огненный вихрь. Пламя отражало его неукротимую натуру, которой квинси не мог не восхищаться. От этого жара можно было сгореть, от его не обжигающего света можно было греться, как у костра после холодной, выматывающей прогулки в зимнюю бурю… Разрушение и созидание в одном флаконе. 

У Куросаки был противоречивый, буйный и в тоже время настолько простой характер, что порой это доводило до бешенства или желания побиться головой о ближайшую ровную поверхность. Сколько Исида знал его, столько тот был верен себе и своим принципам, поэтому реакцию на его действия было не трудно предугадать. Со времени их знакомства несколько раз Исида стрелял так, чтобы стрелы пролетели рядом с временным шинигами, лишь чуть того зацепив. Первый раз – по необходимости, потом – из вредности или желания продемонстрировать свою меткость. Сейчас же словно знакомые ноты их дружбы звучали мало того, что фальшиво, так еще и абсурдно. 

Не смотри на меня так, будто не думал о том, где я был всё это время. 

Не задавай вопросы, о которых думаешь, что знаешь ответы. 

Не будь собой, Куросаки. Слышишь? Не будь.

Знание бывает жестоким, беспощадным и коварным. Умение предугадывать события не делает восприятие их воплощения менее болезненным. Исида понимал, чем обернётся эта встреча, каким подлым и отвратительным предателем он будет выглядеть в его глазах. Мир полон контрастов, правда, Ичиго?

Куросаки, облаченный в черное, все равно верил, что друзья остаются друзьями, а белое белым.

Исида, облаченный в белое, знал, насколько ужасен может быть этот мир, особенно когда застрял где-то на границе между черным и белым. 

Первый взгляд, первый окрик. Выгодно занятая позиция позволяет Урью переждать этот степной пожар праведного возмущения друга с невозмутимостью камня, справится со своими эмоциями, сохранить маску. Когда в воображении прокручивал эту встречу десятки раз, то почти не трудно взять контроль над собой. Ещё бы в глубины памяти тупым скальпелем не врезалось каждое движение друга, выражение на лице, то неимоверное усилие, с каким было произнесена его фамилия. 

Иси-да… Камень на поле…Который нужно устранить? Который нельзя обойти? Кто я для тебя, Куросаки? Очередной друг, которого ты не можешь спасти?  Урью плотнее сжимает губы, замирая, как статуя. Он знает, каким будет следующий вопрос. Временный шинигами не хочет понимать, он и не пытается, он просто кричит, выплескивает свои эмоции. Объясни ему, вбей в него каждое слово – всё равно будет упорно повторять эти слова, как заезженная пластинка. Квинси молчит. Он столько раз отчитывал рыжего за его глупость, за навязчивость, за бестактность, за неуместные вопросы, что в очередной раз повторять нет смысла. 

Он ждёт. Когда Куросаки перекипит. Когда проорется и сможет хоть что-то воспринимать. Ему нужно тянуть время, да? Вот это он и делает. Смотрит, как меняется выражение на лице друга, как на нём отчетливо проступает боль и страдание, как его переполняет гнев, непонимание, ярость… Кошмарная смесь реактивов, от которой можно взорваться, но для Ичиго это в порядке вещей. Исида не знает, как это – мало того, что чувствовать всё сразу, так ещё не скрывать, не понимая, что возможно, так проще.

Последняя реплика вонзается острым крючком в сердце и рвёт его с мясом… Друзья? Он всё пытался разобраться с этим словом, понять, что оно для него значит, но так и не смог озвучить его. Куросаки же произносит это слово часто, но оно не становится обесцененным и бесполезным, как раз наоборот, каждый, кто получил ярлык «друг» еще становится обладателем дара и связей. Как же всё сложно. Но отвечать на эти выпады квинси не собирается, словно они – пустой звук и ничего для него не значат.

Шинигами был готов атаковать его, а вот сам Урью демонстративно оборвал контакт над луком, повернув руку и выронив пентаграмму. Пробудить материализованное оружие не так уж долго, но этот жест собьет с толку.   

– Куросаки,   – Урью чуть наклоняет голову, чтобы на этот раз другу были видны потемневшие глаза. Собственный голос в противоположность эмоциональных реплик Ичиго звучит твёрдо, отстранённо и холодно. Без драмы и привычного пафоса, как в тот день, когда он вызывал его на дуэль.  Тогда квинси был полон решимости и веры в то, что его действия правильны, сейчас он знал, что поступает совершенно глупо и жестоко, но приходилось наступать на свою гордость и продолжать, – Воздух здесь сотрясаешь только ты. Уходи. Сейчас же. Это не тот враг, с которым ты можешь справиться. Разве тут может быть что-то непонятное? Или мне повторить по слогам?

Последняя фраза была чистой издёвкой, обычной для их общения, вот только усмехнуться, как раньше, он не смог.

Согласно закону единства и борьбы противоположностей, в этом мире каждый объект имеет противоположные стороны, свойства, которые взаимно дополняют и в тоже время взаимно отрицают друг друга. Именно это противоречие, в свою очередь, и становится как причиной развития, так и разрушения. Их дружба все эти годы была прекрасным примером того, как противоположности гармонично влияют друг на друга, заставляя подростков идти вперёд, преодолевать все препятствия, сражаться за свои идеалы, не сдаваться и верить в лучшее… Но сейчас приходилось вспоминать всё то, что разъединяет их, мешает, не дает довериться друг другу в полной мере и действовать слаженно, синхронно, как хорошо отлаженный механизм.
Исиде хотелось поморщиться: ему было противно от самого себя, от всей этой гадкой ситуации, но «держал лицо», понимая, что за ним вполне могут следить, проверяя выполнение задания и поведение. Он сохранял внешнее спокойствие до такой степени, что если бы не движения, не дыхание, не слова, то вполне бы сошел за статую, что особо подчеркивает эта проступившая на щеках бледность. Сосредоточенный до предела, он не упускал все те хорошо читаемые им невербальные знаки, что выдавали состояние Куросаки: сжатые зубы, крепко стиснутая рукоять меча – будь бы та живой, сейчас бы, наверное, вопила от боли и возмущения, вздувшийся желвак на шее в суженных глазах плещется гнев… Шинигами сейчас словно сжатая пружина, которая может сорваться со своего места в любую секунду, словно взведённый чувствительный курок – одно неверное движение и от этой пули могут пострадать все, как рассыпанный порох, на который нельзя попадать и малейшей искре пламени. Вот только нет смысла кидать дополнительную охапку огня тому, в ком самом сокрыт огонь, как в вулкане, который неизвестно когда может взорваться. Особенно в такой момент. Главное – не упустить.
Исида слишком хорошо знает Куросаки, тогда как тот не может похвастаться подобным. Месяцы слежки, годы общения для такого наблюдательного человека, как он, дали ему это преимущество. Урью прекрасно знает эту его манеру закипать, знает его желания, его цели… Защищать. Спасать. Победить. Любой ценой. Но только если цену платит сам Ичиго. Никому другому он не позволит за себя платить.
Ичиго бесится. Не только на Урью. На всех, кто разбивает его привычный мир на осколки и заставляет сражаться с другом.
Беспокойство за Орихиме удваивает его гнев.
Куросаки не хочет понимать, что в первую очередь беспокоиться нужно о себе.
Сам Исида понятия не имеет, что будет с их подругой, но осознает, что ее ценность всегда была и будет слишком велика, в том числе и для квинси. В крайнем случае, он постарается это доказать. Если выживет сам. И как бы он не переживал за неё, сейчас он не имеет права об этом думать. Урью молчит на все его выпады, он знает, что сейчас идет последняя стадия кипения, когда от него можно ждать чего угодно, скорее – глупого действия. Куросаки не собирается с ним драться. Он хочет избежать этой проблемы. Он хочет двигаться дальше. Он не будет слушать.
Синие глаза становятся почти черными, квинси суживает их,  отслеживая реяцу Ичиго, видит, как тот концентрирует её – дурак! Всегда всё настолько плохо с духовной силой, что остаётся даже удивляться, как его не убили раньше…  У Куросаки даже ума не хватает сделать обманный маневр в сторону, тот пытается попасть именно туда, откуда доносятся всполохи чужого сражения. Слишком глупо, слишком прямолинейно и предсказуемо. Исида не зря убрал лук – мало того, что достать его секундное дело, так иногда вполне эффективнее совсем другой прием… Он выжидает нужный момент, догоняет его и наносит один точный удар. Под ребра. Кулаком.
Не остановить. Не победить. Не замедлить.
Всего лишь сбить в сторону. Опрокинуть. Остановить. Заставить выслушать. 
Урью знает, насколько хорошо натренирован Куросаки и такой удар, даже по болевой точке, его надолго не остановит, впрочем, тут дело совсем не в этом. Простая физика, которую он всегда учитывает в сражениях. Всего лишь умелое приложение силы и навыков. Подло? Пожалуй. Пока Ичиго осознает, что именно произошло, и что его попытка прорваться не удалась, Урью спокойно делает несколько шагов по направлению к нему, не сводя немигающего пронизывающего взгляда,
– Ты всё еще игнорируешь меня, Куросаки? Не признаёшь своим противником? Не считаешь меня равным себе? – жёстко и холодно, он делает паузу, поправляет очки на переносице правой рукой, смотрит ему в глаза свысока, – Тебе не кажется, что пришло наконец-то время узнать, кто из нас чего стоит? Или по-прежнему будешь считать меня пустым местом, прикрываясь тем, что Иноуэ-сан нужна помощь? – Исида чуть усмехнулся, словно желая припечатать каждым словом, как камнем, особенно последним – как могильной плитой: – Ты же не забыл мои слова о том, что мы не-друзья?

Шаг. Ещё шаг. Уверенный. Твёрдый. Продуманный. Стебли травы безжалостно сминаются и растаптываются точно также, как корчится и ломается их дружба. Исида чувствует странное отчуждение от происходящего. Словно он и в тоже время не он. Одна часть его очень хочет прекратить всё это, остановится, сказать, что всё так, как и раньше, другая требует продолжать. Потому что так лучше. Потому что так будет правильнее.
На этот раз это только его ноша. Его ответственность за действия клана квинси. Ему нужно со всем этим дерьмом разобраться. Самому. Понимаешь, Куросаки?
Урью смотрит на страдания Ичиго, которые отдаются болью и в нём самом, потому что он понимал. Его чувства. Его эмоции. Его боль. Сколько раз он хотел помочь другу, защитить, избавить от страданий, сколько раз хотел, чтобы эта бесконечная череда битв наконец прекратилась, и они все вместе продолжили просто общаться, радоваться каждому дню и не думать о том, где и когда будет очередной разрыв пространства миров и успеют ли они или нет.
Квинси сглатывает ком, застрявший в горле, те фразы дались ему с трудом. Нужно готовиться к следующей тираде. Не менее смертоносной. Он знает, что сейчас именно слова его главное оружие. Убийственное и беспощадное. Ичиго ещё не сломлен, но уже подавлен.
Ещё шаг. Охотника, приближающегося к цели.
Несколько лет назад на куполе Лас Ночас Исида был готов пожертвовать собой, лишь бы вернуть человечность Куросаки.
Сегодня Урью готов растоптать их дружбу и веру Ичиго в друзей, лишь бы  получить малейший шанс спасти человечество.
Когда было больнее?
Определенно – сейчас.
Шаг. Последний. Остановка. Молчание.
Цель оправдывает средства? На какие глубины предательства и отвращения к самому себе ему придётся ещё погрузиться? Обо всём этом он будет думать потом. Сейчас ему тошно. От Рейха. От белой униформы. От себя. От этого солнца, тепло которого он чувствует спиной. Ему жарко. Личный ад.
Шинигами пытается отдышаться и прийти в себя, собраться с мыслями. Опять рука, сжавшаяся на рукояти. Знак, что он не сдался. Взгляд зверя, готового рвать и метать, зверя, которому во время охоты подпалили хвост. Он готов сражаться дальше. Рыжеволосый пытается увидеть в нём врага. Но не понимает. По-прежнему не понимает. Поэтому такой заторможенный, поэтому так непродуманны его действия.
Исида это видит. Его черта друга уже даже не раздражает. Если бы у него была цель убить Куросаки, если бы он действительно был его врагом – то у этого дерева ещё минуту назад оказалось бы бездыханное тело. Такая простая мысль в эту дурную голову под рыжими вихрами никак не хочет прийти. Тот, как завёденный, только и может выкрикивать его фамилию, точно также, как во время их дуэли.  Словно заклинание, которое может вернуть всё на свои места.
Исида опять с лёгкостью читает его движения – пусть Куросаки и быстр и отлично натренирован, но совершенно себя не контролирует и не замечает, что его недодруг-недовраг уже давно занял вполне устойчивую боевую стойку. Ичиго подобен шквалу огня, который разрушителен и желает смести всё на своём пути. Он привык быть сильным. Привык ломать лбом любые препятствия. Тактика Урью в разы утончённее и изящнее, сочетая в себе гибкость, изменчивость воды с её же напором. Он знает, что такое быть слабее. Знает, как использовать силу противника против него, выждать подходящий момент и нанести удар. С детства Исида осознавал, что с его уровнем всегда нужно помнить о прорехах в защите, болевых точках и о том, как перенаправить силу врага против него самого. Он не отвечает на его выкрики, не отбивает его удар. Просто уворачивается. И бьёт. Основанием левой ладони по ложным ребрам. Первый удар, прервавший глупый побег, был неосновной, правой рукой. Этот сильнее. И с другим расчётом.
До этого момента, кажется, Ичиго даже не понимал, что Урью – левша. Не заметил за все эти годы их общения. Какая ему разница, в какой руке он держит иглу или лук? Смешно подмечать такую ерунду! Но даже если и заметил – то сражаться временному шинигами приходилось только с правшами, к особенностям «леворукого соперника» все равно сразу не привыкнешь.
Исида отпрыгивает в сторону. На расстояние, которое позволяет ему сохранить преимущество. Правой рукой расстёгивает форменный плащ и швыряет его в сторону шинигами взмахом белого крыла. Так ему проще. Так ему комфортнее. Так легче. Непрактичность подобной длины была проверена уже сотнями боев, да тряпка с символом Ванденрейха больше давит на плечи непомерным грузом.
– Куросаки, ты слишком эмоционален и беспечен, – холодно припечатывает он, не спуская с него взгляда ледяных глаз,  – Я бы мог убить тебя уже несколько раз, но у меня приказ только задержать тебя. Продолжим?.. Конечно, если это не всё, на что ты способен, – кривая усмешка на губах, очередная порция колючих слов пополам с драматизмом и непонятно откуда взявшийся азарт, блеснувший во взгляде.
Всё-таки они никогда всерьёз не сражались друг с другом. Впрочем, Куросаки хотел уладить разногласия между ними банальным мордобоем ещё когда Исида вызвал его на дуэль в средней школе. Дружеские пинки-потасовки были не в счёт.
А вот получается только сейчас.
Надо же…

«Радикально»…
Исида чуть усмехнулся, адреналин в крови кипел и подначивал. Квинси видел, насколько тяжело другу даётся сражение с ним, но все равно ему хотелось испытать и себя, и его… А ещё порой Урью до неприличия нагло хотелось заглянуть в то, что называется мозгом Куросаки Ичиго. Ему представлялось, что там работает нечто странное, настолько не отлаженный и разболтанный механизм, что любой настройщик бы умер от инфаркта. Где-то там что-то всё напрочь тормозило, где-то пролетало со свистом, не цепляясь за доводы рассудка, а шестерёнки мыслей двигались в таких непредсказуемых направлениях, что с ним по бредовости не сравнится даже случайный генератор фраз. Ещё секунду назад Урью казалось, что Ичиго готов продолжиться драться на кулаках, просто потому, что пропустить столько ударов – это еще серьёзно задетое самолюбие, но, кажется, его слова об отведённой ему роли преграды навели на мысль о том, что всё нужно закончить как можно быстрее.
Банкай.
Исида не изменился в лице, чувствуя, как концентрируется и сжимается сила вокруг шинигами, прокручивая регулятор мощности до максимума. Куросаки не понимал один важный момент: его противник знал, как работает его способность. Вот поэтому некогда умные и милитаризированные спартанцы и говорили, никогда дважды не сражаться с одним и тем же врагом… вот только где они, эти умные спартанцы.  Правда, знать и преодолеть – не одно и то же. Айзен Соуске вот не смог, а ему придётся.
Вот только Айзен не был другом для рыжего…
Куросаки собрался. Решился. Что-то подсказывало Исиде, что тот не будет атаковать прямо, в лоб. Потому что не в его привычке было нападать на безоружного… С точки зрения Ичиго, Урью с его пентаграммой явно относился к этому числу… Но даже если решится на такой манёвр, то точно не будет атаковать острой стороной своего меча. 
Тогда что?
Самое простое – со спины.
Главное, не упустить момент…
Время застыло, а сердце бешено стало отстукивать в груди, словно желая прорваться сквозь этот момент не-существования.
Важное – не упустить миг. Увернуться. Нанести удар… Такой же, обманный. Левой. Тонкие пальцы согнулись в костяшках, прижимаясь к основаниям, чтобы сделать новый выпад. Сильный и болезненный.
И в этот миг, когда он был сосредоточен на своем противнике, на его духовной силе, в голове вспыхнуло ярким светом «осознание», пробило молнией, парализовав и заставив распахнуть глаза.
Картинка наложилась одна на другую, словно пленку жизни зажевало. Словно он уже видел это. Словно что-то проснулось и настойчиво потребовало его внимания… Исида застыл, пропустив момент, когда Куросаки окажется рядом, а потом как-то совершенно глупо, инстинктивно, не успевая ничего другого, закрыл голову правой рукой.
Хруст.
Как тонкий лёд на снеге под подошвой ботинка.
Как морковка, которую разломили пополам.
Кости.
Запястье.
Кажется, Исида даже не вскрикнул. Лишь крепко сжал зубы и зажмурился. Первые ранения он переносил куда тяжелее, а сейчас – всего лишь новая порция… А ещё… ещё, открыв глаза, он увидел опять совершенно другое. Другую картину, чужую боль. Не галлюцинация, но что-то очень навязчивое, знакомое, то, что он никак не мог понять и сформулировать для себя, смотря перед собой,  в никуда  и в себя.
Чёрное. Белое….
Контраст.
Своё-чужое…
Моё-твое…
Ан-ти-те-за. Противостояние. Противоречие.
Что здесь творится? Почему? Почему?!
Урью, запутавшись, абсолютно ничего не понимая, переместился на десяток метров от Куросаки, желая только одного – быть от него подальше… от него, такого солнечного, огненного и эмоционального, своим дождливым, холодным и разумным миром.

Исида поднял перед собой правую руку, пентаграмма выпала из под широкого рукава униформы и безжизненно повисла на цепочке, отразив блик солнца. Синие глаза сосредоточенно сузились, оценивая урон. Боль не терзала, но будь бы у него обезболивающее, то он бы его вколол, не задумываясь. Он не злился на Ичиго, не винил его… Но эта рука ему была нужна. Лук не меч. Одной рукой не удержишь. Урью попробовал пошевелить пальцами – связки работали только на двух последних, но вот как раз ими держать лук невозможно.

Вечный парадокс.

Когда-то он хотел стать медиком, но увидел то, что навсегда отвратило его от медицины.
Потом он хотел стать самым лучшим квинси, но сейчас был готов уничтожить всю эту расу вместе с собой.
А ещё он хотел стать хоть немного другом для Куросаки Ичиго, но было бы лучше, если бы они никогда не встретились.

Исида усмехнулся своим неуместным сожалениям, переключившись на то, что  битва с Куросаки всё-таки полный идиотизм… На любую продуманный манёвр тот всегда отвечает непредсказуемой глупостью. Что хорошо спланированная им дуэль превратилась в пляску со смертью, а потом спасение этого самого недошинигами, что теперь… «Тебе было этого мало, Исида Урью? Ничему тебя жизнь не учит!» Первый раз зацикленное по кругу событие прокручивается как драма, а второй раз – как комедия. Почему же у них всегда фарс?
Куросаки, вот почему с тобой всегда всё так?
Не-пра-ви-льно.
Урью специально не смотрит ему в глаза, оставляя за пределами своих мук выражение лица друга, в очередной раз нанесшего ему травму. Он понимает, что сам заставил его страдать в разы больше. Почти в расчёте. А бой… Бой нужно было продолжать, хотя бы до того момента, когда войска будут отозваны. Сражение Императора не может продолжаться вечно. Запястье и предплечье вспыхнули высвобожденной силой, тонкие белые нити его реяцу еле заметной паутиной окутали всю кисть, каждую фалангу. Боль никуда не ушла, но пальцы слушались, как марионетки команд кукловода. В следующую секунду в левой руке был крепко зажат материализованный лук, направленный на Куросаки:
  – Лихт Рэген!

Дождь света…
Одна из самых сильных, но редко когда действительно эффективных атак в его арсенале техник собственного изобретения. Впервые Исида  освоил эту комбинацию в Уэко Мундо, духовная сила которого раскрыла ему собственные возможности… Тогда они сражались плечом к плечу против того, что угрожало всему миру.  Урью сильнее стиснул зубы и попытался проглотить неизвестно откуда взявшийся ком в горле. Вспоминать нельзя… воспоминания – хуже яда королевской кобры отравляют его решимость, без ножа перерезают жилы его стремлениям и желанию защитить, но на этот раз их без них. Да, эту  атаку он освоил ради друзей, и теперь она снова была направлена для прежней  цели, вот только и против друга тоже.
Квинси был  уверен, что для Куросаки уклонение или защита от стрел не составит большого труда. В конце концов, тот за всю свою не такую уж долгую жизнь отражал куда более изощренные и опасные атаки, а одна его Гецуга Теншо могла смести и переломать большую часть из них, с грацией и эффективностью бульдозера, на пути которого стал деревянный забор. Урью просто нужно было время, чтобы обдумать всё то, что с ним произошло в момент прошлой атаки. Это для Ичиго он все время их поединка лишь долбанутый недодруг, которому в очередной раз снесло крышу… Впрочем, с  последним Урью очень даже хотел согласиться – то, что он увидел несколько секунд назад перед своими глазами здоровому точно не привидится. Это не-нор-ма-льно.
Как не посмотри…
«Твоя сила скоро проснется»…
Прозвучал в голове густой, врезающийся в память голос.
Неужели… это и есть… Шрифт?
А вот это вот странное нечто – его способность?
Исида не успел как следует обдумать эту мысль, как ощущение, что что-то пошло не так, резануло его сенсоры и заставило вырваться из своих размышлений. Урью посмотрел на Куросаки и похолодел… Этот… этот… идиот… кретин!!! Дебила кусок… Так глупо, так просто подставился под удар, даже не пытался ни увернуться на своей суперскорости, ни отразить атаку! Урью хотелось кричать, орать матом так, как никогда ещё не позволяло ему воспитание, а ещё лучше  подойти и вмазать этому придурку, чтобы оставил все свои сопли в стороне, и научился наконец думать головой…
И… опять… то, что свершилось – его поднятая рука, поток стрел, раны на теле Куросаки – всё это стало белым, словно по этой жуткой картине или раскадровке в аниме кто-то прошелся громадным ластиком. Урью видел раненого друга перед собой – и видел другую, альтернативную реальность, где всего этого не произошло… Он посмотрел на собственную руку – та также могла оказаться не сломанной.
Могла.
Стоит только захотеть.
Бред какой…
Но какой будет цена?
Правда, сейчас его меньше всего интересовал этот вопрос.
Куросаки, ты, знаешь, что ты идиот в кубе? Впрочем, нет, названия этой степени ещё не придумали…Дрожь прошлась по телу квинси, рука была беспомощно опущена вниз. От былого самоуверенного гордого вида мало что осталось. Конечно, он прекрасно понимал, в чём причина…
«Если бы это был не я, ты бы не подставился так глупо… да, Куросаки?»
В его голове диалог складывался совершенно иначе, чем в реальной жизни. Так было почти всегда. Урью многое хотел ему сказать, но просто не мог. В его холодной, напоминающей морозильник семье, никто не умел выражать свои чувства, а уж тем более озвучивать. Вот только Ичиго всегда умел слышать настоящий смысл в его словах, видеть то, что скрывается за всеми его остротами, приправленными перцем фразами и колючими указаниями держаться подальше.
Исида переместился к нему, не забывая выдержать расстояние, которое бы позволило ему среагировать на любую возможную атаку: то, насколько Куросаки непредсказуем, он знал, как и знал, какой защитный механизм срабатывает у того в крайнем случае. Встречаться с тем пустым повторно не хотелось… И квинси не был уверен, что даже если его Шрифт и даёт силу оборачивать произошедшие события – кто знает, только ли те, что связаны непосредственно с ним самим, или же с другими тоже… Слишком мало было информации, чтобы вступать на этот шаткий путь освоения силы, которую он, сам не желая, получил.
Быстрый оценивающий взгляд пробежался по рыжему окровавленному шинигами и вновь вернулся к его лицу. Вроде бы не были задеты жизненно важные органы, но от этих чёртовых ран было не по себе так, что собственный перелом казался ерундой… Собравшись с духом, он как можно спокойнее произнёс:
– Куросаки, ты же понимаешь, что уже проиграл? И дело даже не в том, что ты не можешь серьёзно сражаться против меня… – он хотел добавить пару резких фраз по выдуманную им «дружбу», но не смог, поэтому продолжил уже совсем в другом ключе: – Ты просто не понимаешь, против кого и чего идешь… А главное – ты никогда даже не обращал внимание на то, какими силами я обладаю.

Запаса невыносимого пафоса и драматизма у Исиды ещё хватало, а вот нервы уже порядком были издёрганы последними днями, а теперь ещё и этим ненужным, но таким мучительным сражением и этими непонятными симптомами, когда он впервые не понимал, что именно видит, не понимал, что произошло с его собственным телом и вообще какого чёрта тут творится. Раньше было в разы проще, раньше было в разы легче… Взросление никогда не проходит безболезненно, особенно у таких странных подростков, как они. Не говоря уже о том, когда приходится решать проблемы, с которыми и взрослые-то не в силах справиться. Собственная боль отошла на последний план, забилась куда-то в дальний угол и не напоминала о себе, правая рука была стиснута в кулак так, словно с ней ничего и не происходило, только контроль над нитями реяцу на полубессознательном уровне поддерживался постоянно.
Исида видел, как Куросаки поднимался… И перед глазами пронеслись другие похожие моменты, которым он был свидетелем: в сражении с Кучики Бьякуей, с Улькиоррой Шиффером, с Гинджоу Куго... Вот только тогда он сам не был врагом, всего лишь назывался не-другом и старался понять, в чем же все-таки суть этой самой дружбы и почему Ичиго тот человек, к которому тянутся остальные, почему за ним хотят следовать.
Куросаки всегда… Падал, но поднимался, смотрел упрямо вперед, не терял веры в себя… Да, именно так. Сколько Исида помнил – тот не умел сдаваться. Квинси поймал его отчаянный взгляд, подавив сильное желание первым разорвать зрительный контакт, но выдержал. Знакомая и в тоже время пугающая духовная сила стала концентрироваться вокруг шинигами – неужели, тот все же потеряет контроль?! Исида понимал, что такой вариант развития событий вполне реален, но ни один из продуманных им на подобную ситуацию планов не казался разумным – проще всего не допустить, чтобы рыжему сорвало крышу, но и сложнее всего.
Он вздрогнул, услышав такое знакомое и в тоже время такое выворачивающее душу «Заткнись, а»… Пожалуй, ранее чуть ли не в каждом втором или третьем разговоре, а то и по нескольку раз в одном, Куросаки, устав от его долгих разглагольствований или нотаций, обрывал всё коротко и просто. В последние же время Урью почти не слышал подобного – потому что и сам научился выбирать момент, когда и что говорить, а Ичиго научился слушать и слышать, что в его словах есть что-то полезное. И вот теперь…
«Куросаки, ты – идиот… непроходимый, невыносимый идиот, но я, кажется, ещё больший…»
Зловещая реяцу пустоты исчезла, а перед ним был, как и раньше не сломленный, но порядком потрепанный и ничего не понимающий балбес. Исида начинал злиться, что вылилось в короткую, раздраженную фразу, выскочившую раньше, чем он её обдумал:
– Сам заткнись!
И было то, что не давало ему покоя… Всё те белые пятна, что он пока назвал для себя «метками отмены», всё ещё существовали. Исида понимал, что всё ещё может перенаправить свой перелом на него, проверить, как это вообще работает, только вот если раньше он думал, что лишив Ичиго возможности держать меч, он заставит его прекратить сражение, то теперь в этом очень сильно сомневался. Иначе Куросаки не был бы Куросаки.
Новая атака явно была не за горами, главное, за всей этой перепалкой, которой они оба так легко увлекались, не пропустить следующий манёвр: вряд ли он будет обманным, но Урью, хорошо зная Ичиго, понимал, что куда опаснее его прямая, в лоб и со всей дури. Какая-то часть разума упорно вопила держаться от этого ненормального, буйного психа подальше… И когда Куросаки отшвырнул зампакто, глаза у квинси как всегда, когда он сталкивался с этой непостижимой логикой, широко распахнулись, а крышу начинало отрывать со всеми болтами и гайками:
– Должен… обязан… Куросаки, ты себя слышишь?!! Что за детский лепет!  – раздраженно выкрикнул Урью, – Как и всегда… Ты даже не понимаешь, во что ввязался! – он сделал паузу, в голове мелькнуло: «Потому что с квинси должен разобраться я. Это мой долг и мое право»… В голове давно была приготовлена следующая фраза, пожалуй, из разряда тех, которые не прощаются и не забываются, зацикливаясь в голове и перечеркивая всё то, что было ранее, жирным крестом: – Может, угомонишься со своими геройствами и перестанешь быть игрушкой в чужих руках? – он не стал создавать лук, потому что видел, что Ичиго собирается сражаться с ним в рукопашную, но и ввязываться в такой поединок, как ранее,  Исиде уже не хотелось, переместившись ему за спину на достаточное расстояние, чтобы не получить удар, он избрал тактику сбивания с толку и уворачивания. А ещё… ещё ему остро нужно было время, чтобы хоть немного разобраться в себе. Для этого был один способ, но сработает ли он? Полуобернувшись к нему и давая возможность совершить ещё одну атаку, Урью отчеканил:
– Куросаки, скажи мне, как ты собираешься продолжить бой со сломанной рукой?

Показалось, что сверху хлынул дождь. Холодный, колючий, пронизывающий, забирающий все тепло и заставлявший противно прилипать  ткань  к телу, а пряди чёлки – к щеке, заливая стёкла очков. Ход их поединка никакой ливень и град не смогли бы изменить. Квинси мог отследить шинигами по его духовной силе, которую тот  спустя столько лет так и не научился контролировать, но.. дождя не было. Ни капли. Солнце всё также издевательски ярко светило, катясь к закату, его лучи скакали зайчиками по рыжим волосам, бликами отпрыгивали от лезвия меча, тонули в потемневших карих глазах… Жаль. Во время дождя так легко прятать слезы. Но чувства и эмоции сейчас непозволительны и опасны.
Исида не ожидал, что Куросаки станет отвечать на последнюю его реплику: игнорирование всегда было ему свойственно, особенно в том случае, когда Ичиго за словами чувствовал двойное дно и фальшь. Слова – лишь форма, которая далеко не всегда удачно передавало содержание. Большую же часть слов из их перепалок всегда стоило пропускать мимо ушей, поскольку в них бредовости было больше, чем в очередной статье о существовании инопланетян. Видимо, скрытая угроза и абсурдность происходящего заставили Ичиго притормозить – что-что, а чутьё его никогда не подводило. Атака так и не состоялась, но Урью не нацеливался на это. Ему хотелось как можно быстрее закончить «сражение». Пусть он сволочь, пусть он предатель и мразь, но ощущать это каждую минуту становилось все тяжелее. Он так и остался стоять вполоборота, видя, что в глазах друга вспыхнуло непонимание и такая знакомая, но как всегда неуместная бравада: сам не знает, во что вляпался по уши, но все равно храбриться и пытается доказать то, что способен справиться со всем.
Что ж, ответ Куросаки был и так очевиден. Урью хотелось усмехнуться, горько и зло, но невольно получилась лёгкая полуулыбка.
В этом был весь Ичиго.
Такие, как он, не меняются.
До самой смерти.
Наверное, если бы он был настоящим предателем, то в этот момент должен был чувствовать безграничные ненависть и отвращение к своим друзьям, но внезапно ощутил лишь пустоту. Каблук форменных ботинок безжалостно топтал и давил многолетнюю дружбу, как хрупкий цветок.
Нужно. Он должен.
Чёрт бы их побрал, этих всех квинси…
Вместе с проклятым Императором.
Ичиго не понимал. В карих глазах плескался ужас, смешанный с болью и отчаянием. Жуткая смесь.  Левой рукой не посражаешься. Это Куросаки точно знал, но не понимал только то, как такое вообще возможно.
Пока…
– Ты не можешь справиться со мной двумя руками, думаешь, левой сможешь? Ты, как и всегда, слишком преувеличиваешь свои способности, Куросаки Ичиго, – кажется, с каждой репликой, теряя часть себя, он становился именно тем, кем его и хотели видеть в Рейхе – одним из винтиков, цена которого определяется только функциональными возможностями и необходимостью.
Стоило ли продолжать? Стоило ли вколачивать методично гвозди в крышку гроба всего того, что связывало их двоих? А точнее – его, Исиды Урью, со всеми друзьями Куросаки, с его идеалами и целями. Совсем некстати вспомнилось, как пустой тогда, на крыше Лас Ночес залечил огромную дыру в груди – что тут перелом по сравнению с этим… какой-то перелом. Хотя, психологический эффект, конечно, будет совсем другой. Силы Куросаки были безграничны, непостижимы и невероятны – если бы он немного больше старания прикладывал к познанию себя, то использовал бы все эффективно, а так – распылял впустую. Слишком многое не замечал. Пока поединок прекратился, а Ичиго его слушал, Исида, знакомым по первым годам их общения холодным тоном, с ноткой превосходства, которую он в последнее время сменил на спокойные слова, которыми терпеливо и по возможности понятно объяснял ситуацию так, как видел, спросил:
– Ты, наверное, не знаешь, чем отличаются штернриттеры от простых солдат? – Исиде не поступали сведения о том, какие именно сражения и с кем были у штернриттеров и шинигами, поэтому представить, что Куросаки пришлось пережить до момента их встречи, он не мог. Сколько боев, потерь и поражений. Все происходило слишком быстро и непонятно, даже для того, кто был внутри Рейха, что уж говорить об Обществе душ, которое, фактически, за несколько дней прекратило свою многовековую историю. Колосс вновь оказался на глиняных ногах, не выдержав точного удара. Дав Ичиго обдумать эту информацию, он продолжил:  – Каждому из них Император присваивает Шрифт, даруя силу. – Поворот. Рука со сломанным запястьем поднята вверх. Так, чтобы привлечь к ней внимание. Пальцы сжались кулак, повинуясь нитям. Пристальный взгляд синих глаз в карие.
– Куросаки, пришло время познакомиться. Исида Урью. Штернриттер «А».  Моя способность – «Антитеза».
Две картинки их рук наложились друг на друга. Негатив и позитив. Боль в собственном сломанном запястье исчезла, став чужым переломом.
Исида выпрямил пальцы, демонстрируя их.
Следующий вопрос прозвучал холодно и высокомерно:
– Что ты теперь будешь делать, Куросаки? Ты всё еще хочешь остановить меня?

Ещё несколько минут назад Исиде казалось, что он уже достиг тухлого дна болота презрения и отвращения к самому себе, затягивающему все глубже, но сейчас с каждой секундой он понимал, насколько ему есть ещё куда падать – словно в Мариинскую впадину, бесконечные километры и километры, где с каждым словом становится всё чернее и тяжелее на душе. Правда, совесть, до этого активно сопротивлявшаяся его решению, убежденная умом, что «так будет правильно», уже перестала подавать свои сигналы SOS. Наверное, с нею происходит то же самое, что и с кожей, когда первое ранение воспринимается очень болезненно, потом с каждым новым образуется всё более грубый шрам, который перестает различать холод и жар, а он сам отличать две самые главные полярности:  добро и зло. Видно, вот так и становятся ублюдками и сволочами. Кто не от рождения, тот переступая через себя. И он, Исида Урью, гордый лучник квинси, ничуть не лучше тех, на кого недавно смотрел свысока.
Поэтому – не отводи глаза. Смотри. Что ты делаешь своими собственными руками со своим лучшим другом.
Смотри.
И Урью смотрит, не мигая. На то, как искажается лицо Куросаки, как его тело и ум путаясь в бредовости сигналов, пытается осознать произошедшее. Ичиго, конечно же, даже если допустил такую бредовую возможность, всё равно не осознавал её в полной мере. Вот сколько раз Исида ему за эти годы общения советовал не идти напролом? Советовал присмотреться к своему противнику, оценить его способности и только потом действовать? Сколько? Опять с упрямством молодого барана на те же ворота. Вот только ранее «временный» шинигами довольно успешно разносил некоторые из них, что придало ему уверенности в себе. Урью же всегда приходилось с учётом ограниченных возможностей быть куда более осмотрительнее и осторожнее, но эта тактика ещё никому не вредила, а сейчас и вовсе могла стать спасением.
Идиот.
Конечно, Шрифт мог не сработать, мог сработать совершенно не так, как это понял Исида – но всё же результат оказался самым предсказуемым. Особой радости это для квинси не доставило, но для себя эту информацию он отметил.
Рыжий недошинигами быстро пришел в себя. В глазах вспыхнула злость, решимость и желание сражаться. Боец. Воин. Что и ожидалось. Теперь пришла очередь Куросаки разразиться длинной тирадой – и Урью мог бы поклясться всем Рейхом, что её содержание он уже знал. Правда, он ожидал, что мата будет на порядок больше, особенно в начале – всё таки у Ичиго был богатый запас выражений и всегда плохо сдерживаемый бурлящий вулкан эмоций. Последующая атака также не стала чем-то неожиданным. Квинси заблаговременно переместился на небольшое расстояние – именно такое, какое позволяло бы создать иллюзию, что удар возможен, но ускользая от него ровно на такое же расстояние – всё равно что детская игра в кошки мышки, вот только не ясно, кто в какой роли.
Как ни странно, но сейчас Исида словно бы наблюдал за собой со стороны, что-то внутри надломилось и сделало его более жёстким, одновременно даруя трезвость ума и куда больший контроль над собственными эмоциями, чем обычно в перепалке с Ичиго. Он запоминал его слова, выпаленные в порыве злости, отмечал, что на них можно ответить, но выжидал подходящего момента, чтобы опять нанести словесный удар – ещё более жестокий, чем раньше. Чувствовал ли он своё превосходство? Нет. Но понимал, что в этом сражении счёт идет в его пользу. Больше всего на свете Исида не хотел произносить заранее заготовленную фразу. По его планам, та была отложена на самый крайний случай, но с другой  стороны с учётом вероятной проверки его способностей и лояльности, будет лучше, если она всё-таки прозвучит.
Вот только в таком запале Куросаки не станет его слушать… Это было видно… Сузив до черноты синие глаза, Исида отслеживал все его движения, выжидая, когда тот или откроется или решит сменить тактику. На этот раз бить в центр тяжести, может, было бы и эффективнее, да только Ичиго, испытывав этот приём, мог что-то придумать, поэтому Исида нанёс точный удар по ноге – той, что пострадала больше от стрел.
– Куросаки, на этот раз тебе не победить, – таким же чужим, холодным тоном, каким Урью называл свой Шрифт, отчеканил, сразу же после удара переместившись от него на некоторое расстояние и давая шинигами возможность отдышаться, прийти в себя и… услышать его.  – Ты не способен справиться даже со мной, а думаешь, что сможешь одолеть Императора! Кажется, ты всё ещё не научился соображать, – тут он позволил щедро плеснуть в свои слова порцию издевки, - «Вмазать?» Так ты сказал? Каждая моя рана, каждый перелом, синяк и даже царапина станет  твоим, – квинси усмехнулся. Слова Ичиго отпечатались в его сознании, выворачивая душу, сейчас он мог от них отстраниться, но потом они ещё не раз будут жечь своей правдой. Это, конечно, будет потом, а сейчас приходилось продолжать: – Ты до сих пор не понял? Я сражался рядом с тобой только тогда, когда наши цели совпадали, и всегда говорил об этом. Ты идиот, который не замечает очевидного. Я всегда был на их стороне. Потому что я – квинси… – последнее слово Исида никогда не произносил с такой сложностью, болью и горечью, которая всё равно просочилась. Раньше он всегда гордился своим происхождением, своим родом, а сейчас кровь лучников в его собственных жилах заставляла испытывать невероятную муку. Каким бы было счастьем не иметь и капли реяцу или погибнуть во время Аусвелена, не зная ничего этого…
Кажется, он начинал понимать Рюкена… Но…
Следующее признание далось ему ещё сложнее, Исида сам не заметил, как пальцы исцелённой руки до побеления стиснули пентраграмму:
–  И наследник Императора.

Лучи солнечного диска, уходящего за горизонт, становились все слабее, а тени, отбрасываемые травой и деревьями – чернее и зловещее, начиная змеиться, сгущаться в ожидании момента, когда настанет их время, когда темнота выпрыгнет диким зверем из засады, целясь в незащищенную шею любого зазевавшегося путника, но в душе уже не подростка, ещё не мужчины, стоявшего напротив рыжеволосого, она уже воцарилась, опутав своими тенетами и холодом. Последние слова, если бы Куросаки был хоть немного внимательнее, дались Исиде с большим трудом. Это признание, если бы Ичиго хоть немного меньше был оглушен его пониманием, причиняло сказавшему не меньше боли, чем тому, кто услышал. Сразу же после своего назначения наследником Урью казалось, что это один из тех дурных снов, когда он получает на экзамене вопросы с университетским уровнем сложности, оказывается в конце списка или же никак не может найти ответ на самый простой вопрос, который знает даже последний раздолбай  в школе. Истекшие дни, разговор с Винтергальтером и встреча с Императором не придали реальности. Все казалось иллюзией, мороком, бредом воспаленного мозга.
Почему сейчас должен выставлять себя последней сволочью? Почему  не может поступить так, как считает нужным – вновь встать плечом к плечу рядом с Куросаки и упрямо идти вперёд? Почему ради спасения всех должен пойти против друзей?
Нет ответов. И не будет. Есть только тяжелое, повисшее грозовым облаком молчание. Куросаки редко выдерживал его длинные рассуждения, редко терпел долгие объяснения, но не в этот раз. Ужас, разлившийся в карих глазах, странное, смешанное выражение – наверное, так смотрят люди, которые не ожидали, что рухнет одна из надежных и верных опор… Боль. Обида. Злость. Гнев. Всё и сразу.
Совершенно некстати мелькнула мысль о том, что он, Исида, совершенно не знает, что за все эти долгие дни войны, которые сам провёл за книжками, пытаясь разобраться в устройстве и истории Ванденрейха, восполнить пробелы, которые даже самый последний солдат вдыхал с пылью, выбиваемой в строю на плацу, что именно пережили все остальные. Что пережил Куросаки. Отупление, вымораживание от всей этой ситуации, кажется, достигло предела. Урью всегда казался крайне неэмоциональным, сдержанным человеком, но на самом деле это было далеко не так, просто с детства живя в странной, непонятной системе отношений, которые с натяжкой можно назвать семейными, он привык подавлять себя, скрывать и переживать всё в одиночестве.
Пожалуй, такое эмоциональное выгорание, так же опустошенно и обессилено он чувствовал себя тогда, когда увидел, чем закончился тот мучительно долгий и тяжелый поединок дедушки с пустыми, поэтому далеко не сразу заметил стальной отблеск в глазах Куросаки и ту бешенную решимость…
Крик хлестнул по ушам, выводя Исиду из состояния оцепенения, он широко распахнул глаза. Постепенно ощущение самого себя возвращалось. Начиная с руки с зажатой в ней пентаграммой. Боль от ее закругленных краев стала той точкой опоры, которая позволила сознанию зацепиться и вынырнуть из горького, как полынный сок, и ледяного, как Антарктида, состояния. До этого момента Урью десятки раз видел как Ичиго применяет свою самую сильную, способную снести здание, технику, но никогда не думал, что та будет когда-то направлено на него. С момента, когда квинси вызвал временного шинигами на дуэль, понимая, что лучник не противник бойцу ближнего боя, всё их противостояние носило характер соревнований. Они даже никогда не тренировались вместе, поэтому и не могли знать всю силу друг друга. Только наблюдать со стороны. При всей неимоверной мощи Гецуги Теншо, при всей её разрушительной силе у неё было несколько недостатков, о чём Исида, зная склонность Куросаки решать все грубой силой, несколько раз ему вдалбливал.
Наверное, зря.
Но теперь уже поздно. Нужно было что-то делать именно ему, Исиде, и в отличие от многих других противников Куросаки, никакой техники, схожей со щитом, у него просто не было. К тому же расстояние между ними было настолько небольшим, что даже успей он сформировать достаточно мощную стрелу и выстрелить ею, то взрыв от столкновения двух атак будет настолько сильным, что пострадают они оба… в лучшем случае. Из всех видимых Исидой атак, эта, пожалуй, была не самая сильная.
«Куросаки, ты придурок…» – мелькнуло в голове. Оставалось только одно – уворачиваться. Как можно быстрее, вот только вырваться из оцепенения  было нереально трудно. Драгоценные секунды песчинками утекали в часах времени, а мощь сгустка реяцу становилась всё ближе… Исида сорвался с места, уходя вверх и в сторону – но  все же зацепило… Его отбросило в ствол одного из деревьев, растущих у края поляны. Квинси на уровне инстинктов успел сгруппироваться и закрыть рукой голову, глаза он не открывал, по чувствительным сенсорам ударил взрыв «лунного клыка», оглушая вместе со вспышкой боли в  левом боку.
Почему-то хотелось накинуться на рыжего идиота, как раньше, с кулаками, когда лучник иногда стрелял специально так, что стрелы просвистывали рядом с временным шинигами, а тот «случайно» промахивался по цели в отместку, но тут же он осознал, что впервые за это время никто из них не шутит. Черт бы их всех подрал… Стиснув зубы и опираясь на ствол дерева, Исида поднялся, оглядев ещё недавно казавшийся таким идеалистическим пейзаж: выдранные с корнями деревья, выжженная до черноты земля…
– Что, Куросаки, – зло, сузив глаза, произнес Урью, не зная, слышит тот его или нет. В голове всё ещё испуганной птицей металось слово «убить», выкрикнутое другом. От крови ткань противно пропитывалась всё больше, прилипая к коже, белое окрашивалось в алый, – Понравилось убивать?..

В очередной раз с губ квинси сорвалось слова, которые не должны были прозвучать. Слишком болезненная тема, слишком страшные события, стоявшие за ними. Исида, в отличие от Куросаки, истреблявший только пустых, так и не мог понять, что именно чувствует друг после того, как собственными руками уничтожил Гинджоу Куго… Послушный цепной пес на службе у Общества душ? Бездумное орудие мести? Накаченная силой и самоуверенностью машина для убийства? Урью помнил то странное выражение, которое появилось на лице Ичиго в тот день и упорно не хотело сходить, накладываясь временами, как калька, проступая, как железная арматура сквозь безмятежный придонный песок.
И почему он сам такая сволочь? Говорил же, твердил себе никогда не затрагивать этот вопрос – и вот, в один день высыпал всё, словно накопленный короб со словесным мусором и объедками, который вообще, как и ящик Пандоры, не стоило и открывать. Вот только в нём на дне осталась Надежда, а что у них в остатке было сейчас? Только время могло бы дать ответ на этот вопрос, но…был один момент…в том будущем, которое Исида запланировал, для него самого будущего, в котором они бы могли встретиться и поговорить начистоту, просто не было…
Эта мысль обжигала куда сильнее, чем боль в боку, к которой можно было привыкнуть, которую в свете всех других событий можно было и не замечать. Когда так страдает друг, да и ещё от твоей руки, то своя боль уже не имеет значения. Сломаны ребра? Насколько глубокое ранение? Да плевать… Когда-то, давным давно, на крыше Лас Ночес, с мечом в боку он был счастлив и рад. Счастлив и рад потому, что Куросаки Ичиго, его друг, стал самим собой. Всё остальное не имело значения. Сейчас же ему было невероятно больно. От того, что так всё сложилось.
Не смотри на меня. Не смотри на меня… Так.
Бьющий по ушам крик в очередной раз тупым лезвием вспорол воздух. Смысла в каждом слове было не больше, чем в предыдущих, но вот эмоции били через край, захлестывая и накрывая, словно огромной волной. И это был тот самый Куросаки, которому, как казалось многим, было на все плевать, который, как считали, замкнулся в самом себе. Исида всегда удивлялся его стойкости и твердости духа, поражался его жизнелюбию и умению находить выход из самых тяжелых ситуаций… И что, скрывать, не понимая и восхищаясь, ему хотелось быть хоть немного похожим на него и его друзей, которые все казались настолько особенными, что оставалось только следовать за ними, не надеясь никогда поравняться…
Громом прозвучали слова о гибели Кучики Рукии… нет, этого просто не может быть… Кучики-сан… такая смелая, такая непреклонная и в тоже время очень забавная девушка, которая, несмотря на свой небольшой рост, всегда привлекала к себе внимание в любой компании, была верным другом и товарищем, умела найти подход к такому сумасброду, как Куросаки, и отмотивировать его… Их дружба со стороны казалась очень гармоничной и они прекрасно дополняли друг друга что на войне, что в дружеской компании. Исида не знал, какими действительно были их отношения, но понимал, что они были особенными. Перед глазами мелькнули эти странные рисунки с кроликами, сине-белое платье, которое он сшил для нее, та ненавистная перчатка и аура шинигами, которая так сильно отталкивала его первое время…
В это не верилось. Не могло быть. Куросаки, наверное, ошибся… Мало ли, кто и что не так сообщил, мало ли кто и куда пропал в этой чертовой заварухе…
Урью хватанул воздух ртом, но произнести что-то просто не смог. Кажется, это признание доломало стержень внутри Куросаки, наверное, тот не верил в это точно также, как и он не поверил только что… Но произнёсенное вслух сделало страшнее и чернее этот день… Но ещё ужаснее было видеть то тяжелейшее состояние Ичиго…
Квинси опустошенно откинулся на ствол дерева, которое ещё недавно было опорой для его руки и прикрыл глаза… Как и в тот день, на крыше, когда Куросаки, лишившись снова сил и потеряв всех друзей, оказался сражен предательством и безнадегой. Тогда Исида плакал вместе с ним, и сейчас он с большим трудом мог сдержать слезы. Предательская влага выступила  на глазах и могла пролиться в любой момент… Урью мог бы в ответ на все эти выкрики наговорить многое… О том, что он мстит за смерть Учителя, о том, что шинигами должны ответить за уничтожение расы квинси… что он всегда ненавидел его… Но всё это просто не имело значения… Сейчас.
«Куросаки… этот мир слишком тесен для квинси и шинигами. Я сделаю все, что бы эта бесконечная битва завершилась… победой шинигами.  Обещаю!» Рука оказалась крепко сжата в кулак. Исида не мог отменить начало войны и всю эту пляску смерти, но было то, что мог и хотел для него сделать… Крепко сжав глаза, он нашел тот момент, когда Ичиго подставился под его стрелы – и… убрал свою атаку.

Вчерашний день  будто прикрыло глухой пеленой.
Рассел старательно – слишком старательно, придурок, каждый дебил поймет , что  что-то не так – не думал о произошедшем.
Старательно не вспоминал.
Ага, можно подумать, не твоей реяцу  несет на сто верт окрест злополучной камеры! – ехидно фыркнул внутренний голос. – Давай-ка проблемы решать по мере их поступления.
А сейчас нас ждут великие дела, помнишь?
Помню…
Рассел  нехотя дернул тень шаттенберайха, проваливаясь в черное с серебром.
Только пискнула в кармане ящерка – вот не стоило брать ее с собой, наверное, но куда ее спрячешь в Сильберне?
А в Руконгае куда?  Под  хаори командующему Къераку? – не унимался внутренний голос.
… Руконгай встретил волной реяцу, как ударом под дых – где-то кого-то убивали.
Все по плану.
Почти.
Рассел прислушался к ощущениям, пытаясь хоть как-то сориентироваться в бешено переплетающихся потоках реяцу.
Кажется, Базз. Где-то севернее.
В беде?
Что там говорилось про спасение утопающих? Становишься настоящим квинси, Нийол, так держать!
В приказе четко значилось – незаметно проследить за Наследником, при возникновении опасной для  его жизни ситуации – срочно эвакуировать в  Сильберн, не считаясь с потерями.
Потерями, с которыми надлежало не считаться, вероятно, был он сам.
Проще пареной репы. Место  известно, погрешность – квадрат, не более.
Ящерка вдруг вскрабкалась на плечо, царапая кожу острыми коготками, и встала столбиком, вытянув мордочку куда-то вправо.
Будто чуя что-то знакомое.
Конечно!
Ичиго Куросаки, особый военный потенциал, синигми, подчинивший маску пустого.
Рассел невесело усмехнулся, накрывая ящерку ладонью, продолжил вслух:
- Бывший близкий друг Урью Исиды. Бедные мальчишки. Пойдем, попробуем спасти хоть кого-то.
Ящерка  согласно шевельнулась под  рукой, юркнула под воротник.
шаг херинкьяку, еще - будто вселенная  рушится под ноги,  услужливо предоставляя выбор – куда тебе, Рассел?
… - Неужели после этого ты хочешь остаться с ними? Пусть я и выгляжу шинигами, я все равно не истинный шинигами, и не собираюсь им даже становиться. Для меня вообще нет разницы, какой силой пользоваться. Я просто хочу защитить всех...
Рыжий мальчишка с непримиримым взглядом. Едва держится на ногах. Но требует, требует ответов, упрямо, как вода точит камень.
- Спасешь. Я надеюсь на это, во всяком случае. Сегодня – спаси себя, Куросаки Ичиго.
Исида Урью. Злополучный преемник Его Величества стоит – нет, висит.  Белее, чем  небо над Сильберном. По одежде растекается темно-красное пятно. 
Кровь ничем не отличается от крови Койота Старрка.
И в ней нет ни искры божественного серебра.
Не сейчас! – оборвал себя Рассел. Не сейчас. Черт. Трижды черт и его бабушка!
Только этого не хватало.
Рассел с силой выдохнул воздух.
-  А вам, Ваше высочество – кажется, так положено назвать  преемников Императора? -  пора возвращаться в Сильберн. И, видит небо, лучше поторопиться.  Если вы не хотите подставить вашего друга.
Пойдемте.
Рассел протянул руку, предложив – достаточно безоговорочно, впрочем – Урью опереться на нее. – Идти сможете?
И, не дожидаясь ответа, рванул на себя тень.
- Прощай, Куросаки Ичиго. И постарайся действительно всех спасти.