В воздухе едва ощутимо пахло пылью и полынью. Так могло пахнуть в резервации.
Могло – в Пустыне.
Но никак не в Сильберне!
Рассел нехотя открыл глаза. Похоже, после давешних похождений  и невольного участия в спасательной операции идея посидеть в тишине и поразмыслить была не самой лучшей.
Во всяком случае, она как-то незаметно для самого Рассела трансформировалась в «полежать и подрыхнуть часиков так несколько»
Оставалось надеяться, что ничего важнее тренировки – он не проспал. 
Рассел поднялся, протянул руку, чтобы включить чайник.
Под руку подвернулось что-то холодное, гибкое и…живое. Оно споро вцепилось в протянутую конечность острыми коготками, обернулось вокруг пальца и озорно замерцало бисеринками глаз: «что, забыл?»
Ящерка, мать ее пустынную! – от неожиданности Рассел вздрогнул.
Ну ты зараза! – восхитился он, бросая в чашку три куска сахара.
Дырявого.
В пачке рафинада, опрометчиво оставленного на столе, не было ни одного целого кусочка.
Интересно, куда в нее помещается столько сахару? – тварюшка по-прежнему была не длиннее мизинца.
Отвечать на невысказанный вопрос ящерка не пожелала, шевельнула хвостиком, соскользнула с пальца, шлепнулась на пол и замерла, будто прислушивась к чему-то.
Запах полыни и пыли усилился.
Ну нечему здесь так пахнуть!
Совсем уже крыша… того.
Оставив чашку с невыпитым – да что там, только раз отхлебнул! – чаем на краю стола – ага, будет тебе, поганке, на следующий раз бассейн! – Рассел шагнул к двери.
Ящерка едва успела зацепиться коготками за потрепанную снизу джинсину.  Рассел на мгновение задержал шаг, нагнулся, подхватывая тварюшку в жесткую ладонь.
Предчувствие нахлынуло, стоило ему приоткрыть дверь, словно было расплескано по коридору и только и ждало подходящего момента.
Бывает такое – вдруг накатывает странное чувство – озноб, отчаяние, безысходность. Белые в таких случаях говорят – гусь прошел по моей могиле.
Вероятно, к высокому званию штернриттера прилагается добрая стая этих самых гусей.
Потому как с того момента, как губы Рассела коснулись чуть выщербленного края глиняной чаши, наполненной вином с едва различимым солоноватым привкусом, пресловутые пернатые только что буги-вуги не плясали в месте его предполагаемого упокоения.
Вот и сейчас какой-то гусак явно неспешно дефилировал по упомянутой могиле, и плевать ему было, что дакота не предают земле своих мертвых. Впрочем, что ему, гусаку-то? Ему и взлететь недолго.
Рассел представил себе упитанного гуся, отчаянно цепляющегося перепончатыми неловкими перепончатыми лапами за растянутое между кольев одеяло и фыркнул, заставляя себя прекратить мысленные изыскания.
Коридор, на первый взгляд абсолютно непримечательный, высвеченный белым светом до полного бесцветия, повел себя восхитительно.
Восхитительно подло.
Впрочем, коридор вряд ли был виноват.
Скорее, фирменная везучесть Джима Рассела, помноженная на его же дурацкую привычку погружаться в собственные мысли до полного отрыва от реальности.
Реальность оказалась холодным – здесь было куда холоднее, чем на жилых этажах – коридором, упершимся в неприметную дверь.
И, конечно же, здесь до одури пахло полынью и пылью, хотя Рассел бы мог поклясться, что этот запах не почувствует больше никто.
Кроме разве что Базз-Би. И, возможно, еще Бамбиетты.
Запах Пустыни.
Ящерка скользнула на плечо, распласталась по ткани рубашки, став совсем незаметной.
Рассел знал, что – кто – находится за дверью.
Если бы у тебя была хоть капля здравого смылся, ты бы мчал отсюда быстрей собственного визга! –  внутренний голос не замедлил прокомментировать происходящее.
Ха, если бы у меня была эта самая капля здравого смысла, я бы и сейчас тусил с тараканами в трущобах Фриско.  – отмахнулся от него Рассел,  касаясь двери.
Кто, почему, зачем и как оставил эту дверь незапертой – непонятно. То есть, если взять на себя труд подумать, понятно – дверь попросту запечатана так, что открыть ее может только квинси, только штернриттер, это должно быть прочнее любого замка, кто ж мог знать, что нелегкая принесет сюда Рассела? 
Дверь отворилась легко, без единого скрипа.
Запах полыни и пыли стал голосом.
Голос спрашивал.
Рассел покачал головой.
- Палач? Разве что сам себе.
Он смотрел в лицо – в глаза – васталорда. И ему казалось, что этими глазами на него смотрит Пустыня.
Казалось, что еще миг – и он поймет что-то важное.
Сердце гулко билось о ребра.
Понимание не приходило – будто бы мир застыл на границе пресловутого мига, и Рассел нехотя отвел глаза.
- А ты очень нуждаешься в его присутствии? – ох, Рассел, неоднократно тебе говорили, что язык твой – враг твой… Нашел тоже, пред кем словоблудничать…
Рассел улыбнулся – краем рта, так что улыбка вышла весьма кривой.
- Или… - что  - "или", он и сам не знал.
Но ощущение, что за ним наблюдают – причем отнюдь не только васталорд, скорее он тоже является объектом наблюдения – никуда не делось.
Даже наоборот.

Голос васталорда оказался совершенно человеческим. Как, впрочем, и сам он – этот гораздо больше напоминал человека, чем  недавний знакомец.
Рассел знал об арранкарах.
Правда, до этого момента ему не доводилось встречаться с кем-либо из них.
Вот он и застыл  у порога – слава Небу, хоть догадался прикрыть эту разнесчастную дверь – нет, определенно в системе безопасности в  Сильберне стоит что-то поменять, дабы   всяческие недоштернриттеры почем зря не совали свой поцарапанный нос куда попало. Впрочем, это не его, Расселово, дело.
Еще бы подсказал кто, какое именно дело – его.
Помотав головой – вот никак не отучить себя думать о чем попало! – Рассел молча воззрился на васталорда.
Его усмешка была… обидной, что ли?  Рассел не смог бы, пожалуй, ответить, чем именно эта усмешка зацепила его самолюбие, но… Зацепила, и все тут.
Рассел шевельнул губами, подбирая слова.
Слова, которыми можно было бы объяснить – пусть не пленному васталорду, хотя бы самому себе  - какого лешего он, Рассел, сюда приперся?
Слова не подбирались. Едва ли не впервые за всю жизнь Джеймса Рассела.
В кармане шевельнулась, царапнув кожу сквозь вытертую ткань видавшей виды получше этого клетчатой рубашки, ящерка, Рассел привычно – и всего-то пара дней, а движение стало автоматическим! – прикрыл карман ладонью.
Раскрытая ладонь к груди на уровне сердца – один из приветственных жестов его народа.
Рассел усмехнулся.
Мысленно кивнул ящерке.
Пусть будет так.
Ощущение наблюдения усилилось.
Он сделал шаг вперед, всматриваясь в почти скрытое -  тенью ли, маской ли – лицо пленного васталорда.
Вот он?
Он должен был заменить Императрицу? 
Вспомнился другой. Более чуждый. Величественный. Непосредственный. Непостижимый.
И гораздо более похожий на… Пустыню?
Рассел смотрел в тень, скрывающую лицо васталорда едва ли не с разочарованием.
- Ты был Эспадой? Примера Эспада, так ведь? - глухая темная волна раздражения колыхнулась внутри, ящерка назойливо зацарапалась в кармане.
И на хрена тебе эта информация? - Внутренний голос откровенно потешался – над самим ли Расселом, над ситуацией ли? – Солить ее будешь? Коллекция очевидного?
Рассел вздохнул, пояснил – себе, голосу или васталорду, он и сам не знал:
- Я хотел бы понять.

Приветственный жест дакота  явно не был известен этому осколку былого величия.  Ха, на себя–то погляди! – злоехидный внутренний голос, по–прежнему более всего напоминающий голос заклятого друга Иктоми не мог оставить эту мысль без комментария. – Сам-то когда в последний раз рифмовал что-то, кроме «стакан– таракан»?
Рассел хмыкнул. «Стакан–таракан» он тоже не рифмовал, в этом его совесть была чиста. Впрочем, пресловутый таракан тут же дисциплинированно срифмовался: «Выпал в раскладе старший аркан – нет, показалось, сухой таракан…» Жизненно, мать его тараканью.
Ящерка и та насмешливо царапнула кожу сквозь тонкую ткань.
И все-таки. Орсоросска  разительно отличался от этого. Койота.
Ха, ты тоже ни хрена не Тачунка Витко! – никак не хотел униматься внуренний голос.
Каждому времени, каждому веку, каждому бою– свои герои.
Это уже более походило на дельную мысль, и на ней Рассел рашил остановиться.
– Метка?- он будто только сейчас отчетливо ее разглядел – да что там, единица на тыльной стороне ладони пленного васталорда едва только не вопияла о своем существовании!
«Чингачгук – острый глаз на третий день заметил, что в сарая нет одной стены» – промелькнуло в голове.
Будто отозвавшись на движение васталорда, под сердцем холодно кольнула литера.
Ох, доиграешься ты, Нийол.  Ничему тебя жизнь не учит.
Рассел пожал плечами:
– Каждый из нас отмечен, так или иначе. Слова вернее знаков на теле или душе – они отражают то, что ты сам думаешь о себе.
Вопрос об Императрице  застал Рассела врасплох.  До этого момента он был свято уверен, что каждый обитетель Пустыни чувствует ее жизнь – и уж тем более почувствует ее смерть.
Не каждый.
Не теперь.
Толстые стены,  наверняка что–то, что блокирует ее реяцу – Рассел просто не задумывался о способах, удерживающих Императрицу в изоляции. 
Но  Сильберн строили люди попредусмотрительнее его.
И уж точно они знали, что и зачем делают.
«Ага, в отличие от тебя, повелитель ящериц и тараканов!»
Что ж, честный вопрос  заслуживает честного ответа.
– Думаю, да. И ты сам мог бы догадаться об этом. Только это ничего не меняет. Ни для Пустыни, ни для тебя. Хотя…
Подумалось, что если Койотт станет на сторону Императора – а Его Величество умеет убеждать, Рассел знал об этом не понаслышке  – то жизнь Халлибел оборвется в тот же миг.
У Пустыни может быть только одно лицо.
Впрочем, Расселу, штернриттеру «R», вряд ли должно быть до этого дело.
А на второй вопрос надо было отвечать – и хорошо бы хотя бы самому себе уметь дать на него ответ!
– Я не знаю. – Честно ответил Рассел.  – Но очень хочу понять, чего же именно я не знаю. – Помолчав, добавил: – Но я не уверен, что ты сможешь мне помочь.
Запах песка и ветра по-прежнему мерещился Расселу.
Но запах – это еще не сама Пустыня.