… Киске закрывает усталые глаза. Автомат выплевывает горошину за горошиной. Горошины круглые и темные, без изысканных оттисков, печатей и вкусов. Какой там вкус Киске вообще не знает. Цвет – тоже. Может, черные, может, коричневые, может, синие. Они падают в резервуар подобно каплям, утробно, гулко. В каждой – спасение. В каждой – отрава. На изыски не осталось сил. Не осталось ничего. Щетина на подбородке как-то по-особенному бесит сейчас. Почему он так и не изобрел такой штуки, которая уменьшает рост щетины? Все для войны, все для победы.
Гудят мониторы. И провода. Системные блоки трещат вентиляторами. Напряжение иногда переваливает рубеж и предохранители разражаются нервным треском. Иногда поле над трансформаторами порождает молнию – синеватую, липкую и жирную. Только в отличие от электрической эта озоном не пахнет – лишь железом, и сладковатым запахом засохших хризантем. Так и должна пахнуть сила в мире мертвых – кровью и сожалением.
Показатели Куросаки Ичиго на динамическом графике пытаются пробить воображаемый потолок. Воображаемая рейацу – воображаемый потолок. Скоро его духовное давление станет неощутимым для всех, кроме таких выродков от рейацу, как Айзен Соуске и Королевская стража. Чем больше мальчик играет со смертью, тем уже его дорога домой. Киске плевать, если дорога мальчика домой станет уже игольного ушка. Когда она станет таковой мальчик уже скорее всего перестанет зваться Ичиго Куросаки, да и помнить это имя перестанет. И эта история будет иметь уже совсем другое название, а ставки окончательно вылетят за потолок. Киске – шинигами. Он клялся в верности Сообществу Душ и равновесию. Поэтому он без колебаний сделает то, что должен. А пока зеленая птица натягивает на клюв панамку и кивает милому ребенку в очках, который приносит ему чай.
Пилюли должны сработать. Шинигами без меча – как без рук, или с дыркой с душе. Пилюли должны сработать. Если он посчитал адаптированную дозу правильно. Если извратившаяся рейши Мира мертвых не сдвинула фактор рефлексии Уширомуки в неизвестный предел. Если-если-если…
Киске выздергивает так, что чашка падает под стол. Каблуки гета хлюпают по луже. Треск предохранителей переходит в истошный визг, где-то прогорает изоляция. Люди кричат, кого-то ожгло. Киске поворачивается, как на шарнирах. То, что идет по коридору мимо бегущих к месту аварии техников, мимо боксов со спешно эвакуированными лабораториями, мимо мониторов и счетчиков, таких старых, что сам Кисе с трудом помнит, как ими пользоваться, не из этого мира маленьких человечков. Это - из мира, который стоял на другой плоскости.
Зеленая птица смотрит в синие спокойные глаза и ей страшно. Черные волосы спадают свободно, оголив горло с жутким шрамом. Кровь на хаори выглядит, как изысканная роспись алыми паучьими лилиями. Запах железа и засохших хризантем становится невыносим, и Киске с трудом заставляет себя дышать.
- Какой приятный сюрприз, Унохана-тайчо, - шепчут вмиг пересохшие губы. – Впрочем, сейчас такое время, что любая встреча со знакомым лицом приятна, не так ли?