Теплый, нежный, почти горячий, но совсем не обжигающий, очень приятный, не вызывающий никакого отторжения или неприятия, волшебный оранжевый, почти как ее волосы, свет осторожно и крайне бережно окутывал всю фигуру лежащего перед ней капитана, не касаясь его, но охватывая всего и полностью, удерживая мягко и заботливо, не позволяя при этом выйти хотя бы мыслью за край этого нереального света. Девочка продолжала держать ладошки вытянутыми, все так же не прикасаясь к самому мужчине, однако не опуская их ни на минуту. Руки совершенно не устали, хотя времени прошло… а сколько прошло времени? Орихиме не считала, да и не стала бы сейчас заниматься этим ненужным и пустым делом – анализировать там что-то. Сейчас главное было не отвлекаться ни на секундочку от этого тела перед ней. Да, сейчас великий и могучий капитан Укитаке Джуширо стал всего лишь телом, которому срочно требовалась помощь, которое было раненым и почти убитым и которое Химе собиралась поставить на ноги, хотело тело того или нет… Она горячо любила Ичиго  и только его, она прекрасно знала, кто ее друзья и была предана им безгранично, но если бы перед ней вдруг оказалось несколько таких вот, израненных и требующих ее помощи тел, она бы не кинулась спасать сразу и по степени близости к себе. Она начала бы с того, кто наиболее пострадал. А если понять это было бы невозможно – с ближайшего к себе. Орихиме не могла, не умела  иначе. Может, поэтому сила выбрала именно ее? 
- Лежите, прошу вас, спокойно, и это будет лучшей благодарностью мне.
Не отрывая сосредоточенного, слишком серьезного для ее нежно-голубых глаз, взгляда от одеяния на груди капитана, девочка тем не менее улыбнулась, не прося даже – приказывая сейчас. Она ощутила, насколько ему в тягость быть в подобном состоянии, насколько он рвется продолжать сражение, даже если рядом пока и нет врагов, насколько виноватым он чувствует себя перед теми, кто остался там, а он – тут… и вот это все действительно могло ей помешать.
- Сейчас, еще совсем немножко, и вы будете как новенький, я вам обещаю.
Сейчас она уже и правда могла обещать это, хотя еще полчаса назад не решилась бы ответить так просто и легко на вопрос, когда же именно удастся поставить его на ноги. Хорошо, что вопросов ей никто не задавал. Орихиме знала, что вопросов к ней и не возникнет, и долго еще не возникнет, потому что она снова оказалась почти единственной, кто мог действительно помочь. А иногда и единственной, вот как сейчас…
- Я знаю.
Просто согласилась с тем, что это совсем не приступ. Она не знала, как именно, она просто ЗНАЛА и все, как чувствовала сейчас все, что происходило с его организмом, почти в деталях, до самых мельчайших подробностей. Это было само собой разумеющимся. Это было так же понятно, как и то, что чтобы полечить, ей не надо больше выкрикивать команды или пытаться что-то предпринять, лихорадочно отыскивая нужные слова. Как и то, что она может и должна только лечить, что она не может и не сумеет навредить кому-то. Как и то, что сейчас ей просто будет достаточно вытянуть свои ладошки, удерживая небольшое оранжевое солнце, тщательно кутая капитана в плотное оранжевое одеяло, не опуская их и не отвлекаясь. Разве что чтобы ответить ему, потому что это тоже был контакт, а любой контакт с тем, кого она лечила, был очень полезный и необходимый.
- Да, все хорошо и вы в четвертом отряде, в палатке, то есть, там, где сейчас четвертый отряд. Капитан Оторибаши принес вас сюда, а я… а я просто оказалась поблизости, когда он меня спас. Коридор вел себя очень странно, не желая выпускать нас обоих, я даже успела испугаться, однако нам повезло. И вам повезло.
Не отвлекаясь на то, чтобы более-менее логично сформулировать поток мыслей в растрепанной после странной темной прогулки головке, Химе снова улыбнулась и осторожно провела пальчиками прямо у щеки капитана, заставляя его автоматически прикрыть глаза. Он поправлялся довольно быстро, а, может, это она делала успехи, как обычно даже не замечая этого?
- Нет, я никогда не пробовала лечить мечи… Что-то случилось с вашим?
Абсолютно не удивившись вопросу, девочка внимательно полуобернулась, продолжая смотреть на свои руки, однако видно было, что слушает более, чем внимательно. Капитан Укитаке никак не походил на того, кто будет отвлекать своими разговорами просто так, да и разговоры у него никогда не были пустыми. Орихиме не слишком хорошо разбиралась в капитанах, зная их постольку, поскольку они сталкивались с Ичиго, в большинстве своем, но… Но как всегда отлично чувствовала, чуяла даже. И вот сейчас чутье подсказывало – если она может помочь этому человеку, это стоит сделать. Да и без чутья бы тоже…
- Я никогда не пробовала, но …
Быстро кинула короткий взгляд ему на пояс, молча кивнула, продолжая слушать, уже не перебивая. Значит, это был чужой меч, в котором могло сохраниться что-то от его хозяина. Значит, это мог быть почти живой еще меч. Значит, она могла попробовать излечить его, ведь именно этим она и занималась – лечила все живое. Наверное, она смогла бы вылечить и неживое тоже. Орихиме не думала об этом. Она вообще никогда не пыталась оценить масштабы и размеры своей невозможной, невыносимо могущественной силы. Обычно это делали за нее другие, постоянно и с завидной регулярностью пытаясь снова и снова заполучить девочку себе, в личное пользование. А она просто не задумывалась над тем, что же такое означает ее сила отрицания в полной своей мере. Даже не подозревала о том, что так же, как и вырастить руку кому-либо, она может одним словом взять и эту руку… отнять. Просто решив, что она отрицает существование этой руки.  А, может, и всего человека, и не суть важно, насколько он могущественен, правда?
- Я никогда не пробовала такого, извините, я постараюсь помочь вам сразу, как только помогу вам сейчас. А пока просто поспите, вы потеряли слишком много сил, чтобы думать о чем-то, кроме своего выздоровления. Не беспокойтесь, все будет хорошо и… и совсем скоро.
Коротко, незаметно, устало повела плечиками, расслабляя их и снова собралась, контролируя ровный, не мигающий, неподвижный свет, который гладил, успокаивал, убаюкивал. Вселял веру, что и правда, вот-вот все станет хорошо. Хотя бы для этого одного конкретного капитана Укитаке.

Если бы Орихиме сказали сейчас, что наравне с прочими ее сверхъестественными, невозможными для обычной смертной девочки силами, у нее еще и отлично развита эмпатия, она бы вежливо улыбнулась… и попросила не мешать лечению. Она действительно остро и ясно чувствовала, ощущала все, что происходит с человеком, которого она пытается оттащить своими хрупкими ручками от края могилы, причем чувствовала это интуитивно, неосознанно, не пытаясь влезть к нему ни в душу, ни в сердце, ни тем более в сознание. Она просто знала, в какой момент капитан Укитаке уснул, а в какой ему приснился кошмар, когда ему стало плохо – а когда ОЧЕНЬ плохо. Она просто знала и давно уже не отвлекалась на это понимание, научилась, заставила себя самоустраняться от таких ярких сопереживаний. Внутренне оставаясь все такой же эмоциональной, ранимой и остро сочувствующей всем вокруг, девочка сильно изменилась, научившись, наконец, спокойствию, душевному равновесию, пусть и не убрав до конца порывистость и некоторую наивность, но сильно уменьшив их градус. Не мы такие, жизнь такая – и жизнь сумела научить Орихиме, что при виде страшных ран, бессознательных тел, сломанных занпакто, в которых страдают еще не до конца уничтоженные души, не имеет ни малейшего смысла плакать или кричать. Что не стоит метаться от одного умирающего к другому, разрываясь на части от ощущения собственной бесполезности – ведь никогда не удавалось еще спасти ВСЕХ и помочь всем и каждому. Орихиме давно уже поняла, что если бы слезы и сопереживания помогали, все капитаны, во главе с самым главным, сидели бы вокруг раненых круглосуточно и рыдали бы первыми. Но никто не делал так, правда? Вот и она изменилась. Сейчас, когда сны и воспоминания капитана перед ней накрывали его по-очередно то волнами боли, то страха, то удушья, то заставляли вынырнуть и снова проснуться, она оставалась абсолютно спокойной. Со стороны даже могло показаться, что более равнодушного существа быть не может. Орихиме сейчас бы не смогла заплакать, даже если бы ее попросил об этом Ичиго. Потому, что сейчас она занималась чем-то более важным, чем все остальное, таким же важным, как сам Ичиго. Сейчас она лечила.
- Хорошо, конечно. Лежите так, как вам удобно, делайте все, что вам хочется, только не шевелитесь. Пожалуйста.
Рассеянно и негромко попросила, кивнула коротко, не глядя ему в лицо, только в район груди, где сейчас находились ее светящиеся буквально ладошки.
- Вы не мешаете мне, капитан, не переживайте. Если вы будете переживать и беспокоиться, вы начнете мне мешать.
Мельком глянула ему в глаза, улыбнулась краешком губ, снова посерьезнела. И медленно, очень медленно покачала головой.
- Нет. Если у меня не получится с тем мечом, это будет значить всего лишь, что у меня что-то не получилось. Это не означает, что хозяйка меча мертва, совсем не означает. Я не бог и не умею… всего, я просто могу попробовать, наверное. Но вы не должны думать так, это будет неправильно.
Тихо, почти шепотом, но крайне строго и сурово отчитала капитана. Кажется, прямо сейчас капитан Укитаке подвергался совершенно новому опыту в своей жизни – наверняка еще никогда ему не выговаривали, не воспитывали и не пытались намекнуть, что он говорит глупости. Однако рыжеволосая, крайне серьезная и немножко усталая девочка вполне себе делала это. Наверное, потому что она осознавала свою правоту. И была права.
- Хорошо, я постараюсь не переживать.
Послушно согласилась, замолкая, пальчики скользнули по его телу вверх, вниз, снова вверх, не касаясь, не сбиваясь с одной Орихиме слышного ритма, не мешая действовать феечкам, которые уже давно не проявляли себя видимо – они вполне комфортно общались с ней и на ментальном уровне. Пальчики замерли в районе его шеи, помедлив, перебрались и замерли над сердцем. Девочка как будто прислушивалась к ритму сердца, даже голову склонила, задумчиво. И так же медленно, осторожно убрала руки, вздохнула и села прямо рядом с лежанкой, на которой находился снова уснувший капитан. На пол. Потому, что у нее все получилось, а когда получается так быстро и хорошо, это требует нескольких минут ее личного времени, чтобы вернуть в форму ее лично. Теплое оранжевое сияние все еще окружало капитана, однако теперь оно выполняло, скорее, функции одеяла, мягкого пушистого пледа, заставляя поспать еще немного, чтобы вернулись еще и силы, хотя бы какая-то часть их. Сидя на полу, аккуратно поправила волосы, автоматически собирая их заколочками, которыми почти не пользовалась уже давно. Сейчас почему-то снова вдруг захотелось. Снова облегченно вздохнула и медленно, задумчиво, перевела взгляд на пояс капитана. Отыскивая взглядом меч…

- Ну что вы, совсем нет!
Как только капитан открыл глаза и заговорил, тут же вскинула с готовностью на него свои глазищи, ярко-синие теперь, улыбнулась смущенно и тут же поправилась.
- Нет, почти не устала, быть может, разве что совсем капельку.
Орихиме никогда не умела врать, и если раньше она краснела, бледнела и лепетала всякие глупости, лишь бы не сказать неправды, то сейчас предпочитала просто молчать о том, о чем не хотела говорить. В чем не желала признаваться. Однако в данном случае, несмотря на мягкую и вполне дружелюбную улыбку капитана, что-то подсказывало, что лучше тут совсем не врать. Потому, что капитан Укитаке был из тех, кто, убедившись, что ему лгут в малом, после не сможет доверять уже и в чем-то более серьезном. Орихиме не хотела, чтобы ей не доверяли… Правда, сейчас она обо всем этом не думала. Сейчас она сидела на полу, аккуратно поправив юбку платьица, рассматривала вполне живого и функционирующего капитана снизу вверх и немного устало улыбалась.
- Вы не переживайте. Это… привычно мне уже, я уже знаю себя, и… и это очень быстро пройдет. Уже через пару минут я смогу пройти дальше и посмотреть, может быть кому-то еще срочно нужна моя помощь.
Рыжая прядка длинных блестящих волос лениво выскользнула из руки, затанцевала по щеке, не желая быть ограниченной строгими заколочками. Девочка сердито нахмурилась и вплотную, сосредоточенно занялась своим внешним видом, пытаясь все же привести непослушные волосы в порядок. В конце концов, тут было полно народу. Тут был целый живой капитан перед ней. И надо было ни в коем случае не позорить Ичиго своим внешним видом и выглядеть максимально пристойно. Продолжая разбираться с заколками, она тем не менее не сводила взгляда с пояса капитана, все еще высматривая меч, состояние которого так беспокоило его.
- Не за что, вам совершенно не за что меня благодарить!
Тут же смешалась, снова выпустила прядку, но, уже не обращая на нее внимания, застенчиво улыбнулась. Улыбка получилась усталой, спокойной и немного грустной. Совсем как у самого капитана Укитаке.
- Я рада, что могу делать хотя бы это и помогать, это… правильно, это моя обязанность и не надо благодарить.
Смущенно объяснила, сбилась, снова улыбнулась и уже более серьезно проследила за его движением. Да, его действительно беспокоило что-то, что касалось меча, одного из. Не меча даже, конечно, а его хозяина…
- Вы можете уже сесть, только осторожно, хорошо? Будет кружиться голова, но это нормально, вы сильно пострадали.
Объяснила, протянула руку и коснулась несколькими пальчиками купола, как-будто поглаживая, как гладят хорошее и умное животное. Купол послушался, оранжевое свечение медленно погасло, исчезло, вроде как втягиваясь в пальчики, девочка убрала руки, сложила их спокойно на коленях. Она совершенно не волновалась, в отличие от самого капитана, который сейчас мог уже не беспокоясь коснуться меча. Орихиме не волновалась не потому, что не умела сопереживать или сочувствовать – как раз это она умела лучше всех, наверное, лучше и сильнее всех, кого вообще когда-либо знал капитан Укитаке. Она просто слишком давно уже поняла, что лишнее волнение и эмоции … не всегда можно позволить себе, вот так вот просто, когда пожелаешь. И плакать, и шмыгать носом, и краснеть от переживаний, и сходить с ума от беспокойства – она просто уже давно не могла брать и испытывать это, в те моменты, когда была нужна ее помощь. Ее волшебные силы, ее друзья-феечки, сразу и давно пытались вложить в рыжеволосую головку одну прописную истину: чем больше волновалась, психовала и нервничала Орихиме, чем сильнее она сопереживала тому, кому пыталась помочь… тем МЕНЬШЕ и ХУЖЕ у нее все получалось. Вплоть до того, что защитные щиты не выдерживали удары, волшебные оранжевые сферы лечили недостаточно быстро, а уж про силы, связанные с причинением ущерба, пусть даже противнику, и говорить не приходилось… И Орихиме сделала выводы, наконец, пусть и позже, чем хотелось бы. И научилась вот так вот, как сейчас, спокойно и сосредоточенно сначала закончить лечение, потом хотя бы немножко привести в порядок себя, а после уже, осторожно и неспеша, протянуть руку к мечу, к банкаю. С таким красивым именем…
- Минадзуки?
Вопросительно глянула на капитана, снова перевела внимательный взгляд на меч. Она не была уверена, что банкай и вовсе захочет «разговаривать» с ней. Почему должен? Почему меч, несущий в себе часть души своего хозяина, должен сказать чужой мелкой девчонке что-то, кроме того же мертвенного холода металла, которым он поделился с капитаном сейчас? Однако Орихиме почему-то казалось, что с ней будет… все как-то иначе. Потому, что… да просто потому, что у нее постоянно все бывало не как у людей… и даже не как у шинигами.
- Дайте, я попробую?
Вдруг шепотом почему-то попросила, как будто это ей очень хотелось коснуться меча, а капитан изо всех сил сопротивлялся и прятал.
- Дайте. Я попробую… один раз хотя бы…

- Хорошо, я немножко отдохну, если вы не против.
Послушно кивнула, оставила волосы в покое, смирившись с ярко-рыжей, непослушной прядкой, немного виновато улыбнулась капитану и … осталась сидеть там, куда уселась изначально. Орихиме была очень легко внушаема, очень покладиста и слушалась тех, кого считала умнее себя (практически всех) беспрекословно, всегда без возражений признавая право лидерства и отдавая пальму первенства всем, кому бы заблагорассудилось ее принять. Другое дело, что все, что ей приказывали, просили, требовали и умоляли никак не могло идти в разрез с некоторыми из ее личных принципов… их было мало, но они были. И как только наступала такая минутка, проще было сдвинуть с места скалу высотой до самого неба, чем убедить милую, хрупкую, нежную Орихиме сделать что-то… неподобающее, с ее точки зрения. Однако это все никак не относилось к капитану Укитаке, которого действительно стоило послушаться в любой момент времени. Поэтому, справедливо решив, что уставшая и вымотанная еще сильнее она точно никому не сможет быть полезной, девочка устроилась поудобнее и снова принялась внимательно, раздумчиво смотреть на мечи. На меч. На Занпакто, конечно.
- Мне очень, очень приятно, ни одно из ваших слов не пропало зря, я все запомнила и… и они очень помогли мне сейчас. Вы даже не представляете, сколько сил сразу прибавилось.
Без намека на лесть, вполне искренне приняла все его похвалы, чувствуя и правда удивительный прилив сил и возможностей. Даже собаке или бездомному коту приятно, когда их гладят и хвалят, даже они начинают вилять хвостами, мурлыкать и снова радоваться жизни. И надо было быть очень черствым и бездушным человеком, чтобы тебе не было приятно, когда хвалит сам капитан Готея. Орихиме не была ни черствой, ни бездушной, как раз этих обоих качеств ей иногда даже и не доставало… Поэтому сейчас она благодарно улыбнулась, придвигаясь к кровати и ноге капитана немного ближе, наблюдая, как бережно он обращается с мечом.
«Совсем как с живым…»
Невольно тоже принялась воспринимать меч именно так, именно как живое существо. Да разве и не было это так на самом деле? Разве она не знала, насколько Ичиго привязан к своему занпакто? Сколько кусочков души ее Ичиго вложено в его меч, как он называет его, как оберегает – да, не только меч охранял своего хозяина! Она никогда не говорила с Ичиго на такие темы, старательно не вторгаясь в его личное, крайне замкнутое пространство, однако интуитивно чувствовала – у настоящего Хозяина Занпакто и настоящего Занпакто очень… близкие отношения,  очень взаимная отдача. Иначе ничего просто не получится. Иначе меч так и останется просто мечом, хорошим, полезным и напрочь металлическим…
«Если занпакто здесь, а хозяина нет рядом, это плохо. Это очень, очень плохо. Теперь я понимаю, что же настолько беспокоило капитана Укитаке. Только теперь я понимаю полностью…»
- Да… я вижу… вот это и это тоже, да?
Как только меч выскользнул из ножен, демонстрируя ей свои раны, как только что капитан недавно,  тут же склонилась к нему, потянулась, не касаясь, даже не пытаясь тронуть его блестящее, некогда блестящее лезвие. Высунулся всего лишь краешек, но девочка поняла – так выглядит он весь сейчас, до самого своего конца. Это была не просто ржавчина, это была… сильная, если не смертельная вовсе, болезнь, которая уже подточила его изнутри, и сейчас добиралась до самой середины, не скрываясь уже, проявившись по полной. Когда меч снова скользнул в ножны, вздрогнула, виновато заморгала – она слишком сильно задумалась, целиком углубившись… в попытки понять, что же происходит с мечом? Она, сама не замечая, пыталась «прощупать» меч так же, как только что творила это с капитаном.
- Поднимитесь, пожалуйста. Мне нужна эта кровать.
Решительно вдруг тряхнула своей огненной головкой, сбросив морок окончательно. Очень, очень осторожно, обеими руками обняла ножны с мечом внутри, приподняла, ожидающе посмотрела на капитана, уговаривая его послушаться. Когда кровать опустела, все также осторожно положила на нее меч. Ровно также, как только что лежал капитан, даже на подушку, даже ровно, поправив все под мечом. Орихиме не задумывалась о том, как выглядит сейчас со стороны, насколько глупо, быть может, обращаться с пустой железкой так, как будто он там, внутри, глубоко внутри, все еще живой, как будто ему может быть неудобно лежать и его можно ранить или потревожить, если обращаться недостаточно бережно. Уложив меч, глубоко вдохнула, помолчала и снова осторожно коснулась ножен.
- Здравствуйте, Миназуки.
Очень тихо и крайне серьезно поздоровалась, подождала немного и потянула ножны, обнажая лезвие меча. Сначала понемножку, потом целиком и до конца, все также осторожно откладывая ножны рядом, в сторонке. Может быть, занпакто было не слишком удобно лежать вот так вот, перед чужим человеком, без ножен? Несколько минут молча, внимательно всматривалась в то, что раньше называлось лезвием, чудесной чистоты и огранки, неповторимым в стойкости своей и твердости, идеальным лезвием. Коротко оглянулась на капитана, убеждаясь, что он все еще стоит рядом… И осторожно коснулась несколькими пальчиками лезвия, прикрывая глаза и целиком углубляясь во внутренние ощущения. В холод, в совершенно абсолютный холод, пытаясь добраться глубже, и еще глубже, услышать или почувствовать все, что ей… захочет рассказать меч.  Если захочет.

- Нет, Ичиго ничего не говорил мне про душу в мече. А она правда есть? Мне всегда казалось именно так, если честно, потому что когда Ичиго смотрит на свой занпакто, когда касается его, это… это как будто он смотрит на кого-то очень дорогого ему… человека, как будто.
Не отрывая пальчиков от лезвия, осторожно опустила на него уже целую ладошку, теплую, почти горячую. Холод лезвия мертвым и пустым молчанием отреагировал на прикосновение, но Орихиме это совсем не смутило. Она продолжала настойчиво и мягко пробиваться сквозь неполебимую и равнодушную больную жестокость металла, обернувшись к собеседнику. Нет, она не отвлекалась и никуда не спешила, если она уже начала делать что-то, вокруг вполне могли падать камни с неба, умирать шинигами и люди, призраки могли толпой вломиться в палатку, во главе с Удильщиком или каким-нибудь арранкаром – Орихиме бы продолжила свое дело. Разве что ушла бы под кровать, утащив туда же своего «больного»… Она очень четко, пусть и интуитивно, всегда расставляла приоритеты, и всегда в первую очередь позаботилась бы о своем пациенте, и совсем не важно было, капитан ли это Укитаке или больной занпакто.. Наверное, кто-то бы назвал девочку дурочкой, однако этот кто-то был явно не капитан, который сейчас был рядом и смотрел так, как будто отлично понимал, что она пытается сделать сейчас… Наверное, он все же понимал…
- Подождите, не смейтесь, пожалуйста…
Рассеянно дернула худеньким плечиком, как будто действительно услышав чей-то смех? Но ведь никто не смеялся сейчас, или Орихиме, настолько сконцентрировав свою невероятную, так никем до конца и не изученную Силу, просто автоматически «поймала» волну эмоций капитана? Так или иначе, смех отвлек, на несколько секунд очень строго и серьезно глянула на Укитаке, казалось еще немножко – и его действительно жестоко накажут! Скажем, поставят в угол… И снова обернулась к мечу, подумала, решительно наложила на него и вторую ладошку, вокруг лезвия медленно, но верно загоралось такое знакомое оранжевое, солнечное свечение… Только вот сейчас оно было не ярким, туманным, скорее – девочка явно не пыталась никого лечить, тут было совсем другое. Тут надо было не отрицать, хотя…
- Ответьте мне, пожалуйста. Я не хочу думать, что вы… погибли, совсем. Хорошо? Просто скажите, что вы живы…
Замолчала вдруг, явно не услышав просто последний, нетерпеливый вопрос капитана. Его нетерпение было вполне понятным и обоснованным, но сейчас девочке было не до этого и не до капитана вообще… Осторожно придвинулась к самому мечу, склонилась к нему, серьезно, сосредоточенно, внимательно-внимательно вслушиваясь в одной ей слышимое что-то, выражения бледного и уставшего личика стало напряженно-недоуменным – что-то было… неправильно. Не так.
- Подождите, я не понимаю.
Внезапно резко убрала обе руки с меча, обернулась к капитану, недоуменно и растерянно глянула своими огромными, прозрачно-синими сейчас глазищами, снизу вверх. Недоумение и непонимание в них росло в геометрической прогрессии, нет, все же что-то пошло не как обычно.
- Если в нем была душа, а она в нем была, то… как-будто тут ее и не было! То есть, он мертвый – но не до конца, как будто остался только след души, но и умереть до конца он не может, потому, что душа эта живая, но… но не здесь.
Заморгала быстро быстро, с усилием потерла свой чистый лоб, на который сейчас набежала некрасивая морщинка – девочка никак не могла понять, как объяснить то, что мертвый меч не мог, но вдруг захотел сказать ей. Не сказал, но захотел? Потому, что она категорически не желала НЕ слышать его, и… Орихиме окончательно запуталась, поднялась, покачнулась, вытянула руку, пытаясь опереться о стену палатки, не нашла ее и просто снова опустилась, присела на край кровати осторожно, старательно пытаясь не потревожить меч. Теперь она была уверена, что душа в нем… была. Была.
- Как будто он БЫЛ живым, но оно куда-то девалось, и теперь оно еще живое, но уже не здесь! Вот.
Лихорадочно и совершенно непонятно даже для самой себя попыталась объяснить еще раз, в отчаянии всплеснула руками и виновато посмотрела на капитана. Даже в не слишком хорошо освещенной палатке было видно, как углубились красивые голубые тени под глазами Орихиме, очень живописно гармонируя с цветом самих глаз.
- Вы понимаете, о чем я вам пытаюсь сказать? Я прошу прощения, я не могу помочь ему или вылечить, потому что то, что лежит сейчас на кровати, оно… это не лечится, оно просто без этого, внутри, но оно живо – и не здесь. Он не умрет до конца, но и не будет жить… Извините, я не смогла вам помочь.
Девочка улыбнулась, даже не пытаясь самостоятельно проанализировать то, что рассказала капитану сейчас. Потому, что, кажется, он понимал вот сейчас даже немного больше, чем она сама…

Орихиме работала сосредоточенно, и капитан невольно залюбовался ей – как любовался бы любым человеком, хорошо делающим свое дело. Ни единого возражения, удивления... как будто так и надо. Хорошо.
- Но я не смеюсь... – начал Укитаке, и осекся, поняв, о чем она. – Ты слышишь Согье но Котовари?
Это невозможно! Занпакто слышит только его хозяин... исключений не было, в чужих руках занпакто оставался простой железкой, разве что его хозяин просил помочь... а вот просто так... Укитаке задумался. Хотя... если она может лечить тело и душу, нужно как-то проникнуть в душу, чтобы взаимодействовать... да, наверное, дело в этом – не специально, а некий странный эффект, да. Удивительно!
Орихиме повернулась к нему, и ее лицо выражало растерянность, кроме того, девочка устала, и это было видно.
- То, что ты говоришь, довольно необычно... Душа была – и не было... – Укитаке потер подбородок, внимательно посмотрел на Орихиме:
- Тогда ты вряд ли чем-то поможешь. Но ты сказала кое-что важное – если Миназуки не умер, то и его хозяйка – тоже. Это хорошая новость.
Правда, я не так уж в этом уверен... и еще надо выяснить, где Унохана-сэмпай и что с ней...
Девочка так расстроена, гораздо больше него – и Укитаке ее понимал. На ее месте он воспринял бы это как удар по профессиональной чести. Поэтому он кивнул:
- Благодарю. На самом деле ты все же помогла, и не только мне. Что до Миназуки... что ж, когда объявится Унохана-сэмпай, она сможет помочь своему мечу... или хотя бы пояснит, что случилось.
Не «если» - «когда». Не хотелось думать, что будет, если. Но не успел он додумать, как услышал за спиной голос капитана одиннадцатого отряда.
- Вот как?
Зараки подхватывает Орихиме и идет в одном ему известном направлении, Укитаке берет бесполезный пока клинок с кровати, возвращает его в ножны рядом со своим мечом, как несколько часов назад, и торопится вслед за ними – что удумал Зараки? Зная его, это должно быть нечто из ряда вон.
Интуиция не подвела. Вскоре они останавливаются у старого, разрушенного здания. На тюфяке валяется раненый, в белой одежде – форме квинси. Укитаке смотрит  на Зараки:
- Хочешь сказать, Унохана-сэмпай... у них?
Раненый вызывает только жалость. Лучше бы ему быть мертвым – слабым не место на войне. Но приглядевшись, Укитаке понимает, что это не раны, это что-то другое... пока непонятное. Смотрит на Орихиме – справится ли?
- Что значит «дай мне его убить»? – почти шипит он на Зараки. - Ты его уже почти прикончил! Мы вылечим его, правда, Орихиме?
Ох, опять тяжелая работа для девочки...
- Я тоже могу помочь, ты хорошо восстановила мои силы, и я разбираюсь в лечебном кидо. Если тебе станет трудно, только скажи.