Ичиго думает о честности и символичности.
О символичной честности.
Честность Урахары всегда значилась чисто формальной, ставилась под сомнение автоматически и всегда обозначалась чем-то на вроде: «Знаю ли я? Что Вы, что Вы, Куросаки-сан. Я знаю ровно столько же, сколько и Вы.» Чушь. Всё это враньё и чушь, естественно.
Урахара знал всё и всегда. Численность популяции бобров в Северной Америке, формулу лекарства от рака, способы подавления революции с помощью волшебной дудочки, куска обоев и силы слова — спроси Урахару и он гарантированно ответит.
Хитрожопый торгаш определённо знал всё на свете и с удовольствием демонстрировал свои познания. Но только когда вопрос касался пресловутых бобров. Или создания армии Терминаторов у себя в подвале. К примеру.
Если он вдруг чего-то не знал, то определённо догадывался и предполагал.
Иногда Ичиго думал, что на самом деле Урахара Киске и есть главный источник всех проблем. Иначе откуда бы ему всё знать и уметь быстро решать любые сиюминутные проблемы, если не он сам у себя в магазине создаёт их из воздуха. Вот как с этой историей про появившихся из ниоткуда квинси. Портативный временной портал, перебросивший их из прошлого? А почему бы и нет. Им же всё равно слишком спокойно жилось и было совершенно нечем себя занять.
Ичиго лениво перевернулся набок, подкладывая руку под голову и останавливая пустой, ничего не выражающий взгляд на шкафу.
Вот там ещё совсем недавно спала Рукия. Рукия-решай-свои-проблемы-сам-тряпка-Кучики и вот она точно никогда ему не врала: делилась всеми своими знаниями с Куросаки, без лишних вопросов, просто потому что это справедливо и нормально. И никаких тебе приставок «символичная» к слову «честность».
Сам себе честный и символичный Ичиго Куросаки. Знающий чуть меньше, чем все остальные, но делающий чуть больше, чем все они. Без преувеличений и разросшегося до размера вселенной эгоцентризма.
Ичиго очень срочно хочет сделать хоть что-то прямо сейчас. Подорваться с кровати и броситься делать что-нибудь эдакое. Но вместо этого он лишь снова переворачивается на спину и прячет глаза в изгибе руки. Сейчас он может лишь находиться в этом подвешенном состоянии.
«Знаете, Урахара-сан, вы такой же, как мой грёбаный отец. Вечно что-то недоговариваете и улыбаетесь в лицо, считая меня самым большим идиотом на свете. Мне на самом деле совершенно до задницы, говорите ли вы все мне правду или снова врёте. Просто скажите, что я должен сейчас делать, помимо того, что бревном валяться на кровати и ждать появления армии Терминаторов, которые восстанут и соберутся уничтожить мир,» - что-то по типу этой ереси Ичиго очень хочет выдать в вежливое и спокойное лицо Урахары. Прям сейчас завалиться к нему в магазин, поднять на уши весь дом и с очень серьёзным лицом толкнуть эту речь.
Наверняка Йоруичи-сан спросит о том, репетировал ли он эту речь и как долго. Долго. Очень долго. Ещё где-то с тех времён, когда он только-только стал временным шинигами. Каждый раз как грёбаную мантру перед зеркалом и с разными выражениями лица.
Нынешним внешним спокойствием Ичиго можно обучать тибетских монахов. Останавливать войны и революции. Делиться им с неврастениками и посетителями курсов по управлению гневом. Пропагандировать мир во всём мире. Этого спокойствия хватит на каждого человека на планете, ещё и самому с запасом останется.
Сам себе Будда Ичиго Куросаки.
Никто и ничего ему не объяснит, если он перестанет быть червоточиной спокойствия и сосредоточения. Тибетский монах с выслугой в сотни лет. Познавший дзен и гармонию души, смирившийся с тщетностью бытия и тем, что популяция бобров меньше, чем ожидалось.
Конечно же, у него ещё был тот самый отец. Точно такой же хитрожопый торгаш, как и Урахара. Не по роду деятельности, а по состоянию души.
Каждое сказанное им слово нужно было делить на два, а потом отнимать до тех пор, пока не останется ничего.
Правдивость слов Иссина повышалась пропорционально возрастающей злости Ичиго.
Один доведённый до предела Ичиго равняется одному предложению правды. Его ещё надо выцедить из моря лжи, но это несущественные детали. И ещё обида Иссина напополам с недоумением такие искренние, что их тоже надо делить и отнимать. В удвоенном количестве, до тех пор, пока не останется один сплошной минус.
Чтобы отец сходу и сразу ответил правдиво - баланс мира должен резко пошатнуться. Должны смениться полюса, случиться конец света и одновременно с этим наступить мировая утопия, где все выжившие счастливы и не умеют лгать. Или Ичиго должен лежать умирающим на поле боя, бредить, захлёбываться кровью и с лезущими наружу внутренностями. И на просьбу открыть всю правду, Иссин хлопнет его по плечу — или потычет пальцем в вылезшую печёнку — и скажет: «Правда в том, что я твой отец.»
Вот тебе и мирские ценности папаши-одиночки с поехавшей крышей. Зато хоть не соврёт, на том спасибо.
Ичиго — Стив Роджерс и Баки Барнс в одном лице. Пропагандирует честность, открытость и доверие, с транспарантами в руках и громкими лозунгами. А в итоге запирается внутри себя и не жаждет какой-либо помощи. Зачем сподвигал? А хрен его знает.
Его используют в своих целях открыто и нагло, даже не прикрывшись ширмой наигранного приличия. Кидают в разные края шахматной доски, толкают в нужном направлении и указывают на то, что он должен. А затем говорят, что весь мир в нём ошибался. Но и это мелочи.
Был и ещё кое-кто, кто точно знал о том, что происходит. Кому как не Исиде-старшему было знать о творящихся в его «семье» делах. И о том, куда же делся идиот-Урью, будь он неладен.
Действительно. Куда. И почему.
Ичиго громко фыркнул, откидывая с себя одеяло и рывком усаживаясь на кровати. Надоело ждать неизвестно чего, пора уже было разобраться. Куросаки мельком взглянул на часы и тихо цыкнул.
Исида вообще будет в такое время в клинике? Стоило бы сделать всё это хотя бы утром, но Ичиго начинал потихоньку сходить с ума из-за того количества вопросов, которые возникли в одночасье.
Если его не пустят в клинику или папаши Исиды там не будет, то он попрётся прямиком к ним домой. А где они живут-то, кстати?

Ичиго тихо спустился по лестнице, воровато оглядываясь и искренне надеясь на то, что кому-нибудь не приспичит спуститься водички попить. Каждый раз, стоило Ичиго куда-то тайком направиться, как все на ментальном уровне это узнавали и спешили докопаться с вопросами. Того и гляди, что даже дверь скоро начнёт интересоваться тем, куда это он и почему уходит.
А может они просто распихали по всему дому жучки, о которых не сказали только подопытному Ичиго. Какой интерес наблюдать, если наблюдаемый знает о наблюдении? 
Уже обувшись и приоткрыв входную дверь, Ичиго замирает на полушаге, заслышав басистый голос и тихо ругнувшись сквозь зубы.
- Далеко собрался? - отец стоит около кухни, подпирая плечом дверной косяк и смотрит как-то странно: не так обычно отец смотрит на сбегающего сына-бунтаря. Иссин выглядит как Атлант, лениво подпирающий плечом целое небо, а не дурацкий дверной косяк, и смотрит так тяжело, будто придавливает к земле. Такое чувство, что если Иссин сейчас отлепится от этого косяка, весь дом разом сложится, как будто бы бумажный.
Ичиго хмуро глядит исподлобья, мечтая о том, чтобы Урахара сию секунду голубиной почтой выслал ему прибор, который сможет делать его невидимым. Полезное изобретение. Самое лучшее для реалий семьи Куросаки.
Ичиго очень хочет огрызнуться и сказать: «Не твоё дело, идиот.» Или, на крайний случай, попросить сделать вид, что они друг друга не видели.
- Погулять, - тихо бурчит Ичиго.
Отец кивает, будто бы сам себе и отворачивается, грузно протопав на кухню. Вопреки ожиданиям Ичиго, дом не разваливается, а продолжает стоять так же, как и стоял до этого. Поразительно. Иссин и правда делает вид, что его совсем не интересует то, куда идёт его сын в такой поздний час. А может и правда не интересует. Хрен его поймёшь.
- Привет этому индюку напыщенному передай и скажи, что курить вредно. А если тебе предложит, то не вздумай брать, - слышится из недр кухни, где попутно гремят чашки и слышится шум воды. Ичиго из вредности хочет разыграть недоумение и спросить, про какого из индюков идёт речь. Про тех, что бегают на ферме, про Урахару-потерянного-брата-семьи-Куросаки или же про Исиду-ненавижу-весь-мир-и-тебя-говно-особенно-Рюкена.
И ему ни капельки не хочется знать о том, как вообще отец узнал. Это не его дело. Может он и вовсе только сделал вид, что всё понял. Показушник.
Ичиго молча кивает и скрывается за дверью. Не его проблемы, что там себе надумал отец и что это был за взгляд.

Больница, что странно, встретила его оглушающей тишиной, пробирающей до самых костей и стерильной пустотой. Ичиго смело шагнул внутрь: он уже бывал здесь раньше и точно знает, куда именно нужно идти.
Со стороны он похож на нахохлившегося птенца. Наверняка не хватает рядом кого-то большого и снисходительного, для контраста. В такие моменты они составляли отличный дуэт с Чадом. Пара комиков, дающих не очень классные выступления.
Ичиго быстрым шагом продвигался по коридорам, лишь иногда оглядываясь на номера кабинетов и как-то не очень удивляясь тому, что он пока ещё не встретил никого из персонала по пути. Ему сейчас не слишком хотелось бы объяснять кому-то, кто он вообще такой и почему шастает здесь по ночам, хотя это и запрещено вообще-то. На самом деле, Ичиго даже не знал, что сказал бы, если бы его спросили.
Вы знаете, у нас тут внеплановое нападение армии Терминаторов-квинси, а я вообще-то очень спешу с этим разобраться и поэтому мне нужен Исида-сан. Зачем? Я подумал, что он что-то должен знать о Терминаторах, ведь он сам один из них. А ещё пропал мой друг Терминатор и я типа немного волнуюсь, так что дайте пройти.
И ещё он пока не решил, а что вообще собирается спрашивать у Исиды и как это должно выглядеть. В своих фантазиях Куросаки не зашёл дальше того, что определённо зайдёт и скажет нечто умное и серьёзное. Чтоб его сразу поняли и пинком под зад не выставили. Но что именно стоило бы сказать — большой вопрос.
Дойдя до нужного кабинета, Ичиго хмуро сверился с табличкой, переступил с ноги на ногу и затем потянулся к ручке, рывком открывая не запертую дверь.
- Вы должны знать, что вообще происходит и куда запропастился Исида, - вместо приветствия, выпалил Ичиго, даже не соизволив постучаться и проявить хотя бы какое-то приличие. - Расскажите мне.
«Сначала делай и говори, а потом думай, если останется время,» — говорил Ренджи. «Наоборот, идиот!» — вечно занудничала Рукия. Может, она была права, но это не точно.
Ичиго ещё сильнее нахмурился, глядя прямо в глаза Исиды-старшего и на мгновение пожалел о том, что вообще додумался прийти сюда.
- А, да, извините за поздний визит. И Вам привет от отца.
Неловко.
Интересно, через сколько Исида-сан пошлёт его нахрен, вместе с отцом и всеми родственниками до седьмого колена.

Краем глаза он замечает, как лампочка пару раз мигает. Время будто бы замирает в полутьме: не туда и не сюда, как и сам Ичиго, подвисший в непонятном ему вакууме. Без света, тепла и возможности дышать.
Он на проверку пару раз хватает ртом воздух: как рыба выброшенная на берег и придавленная сверху лапой хищника, чтоб точно не сбежал. Кислород неравномерными всплесками поступает в лёгкие и Куросаки понимает, что ему это всё просто показалось. Темнота - это лишь наваждение и потаённый страх где-то внутри. Страх неизвестности. Злость на непонимание.
Треск от перепада напряжения задевает слух, как муха, надоедливо жужжащая над ухом. Ичиго хмурится и поводит плечом. Неприятный звон где-то внутри, мешающий сосредоточиться на ничего не выражающем лице Рюукена, пробирает до самых костей и куда-то ещё глубже. Лезвием почёсывает между рёбер и подстёгивает Куросаки к необдуманным выпадам.
"Господи, да замени ты свою тупую лампочку, а", - злится Куросаки, но молчит. Лишь кидает пару раздражённых взглядов на лампу, но та вскоре перестаёт мигать.
Может, ему и это показалось. Как будто в первый раз и что-то новенькое. Галлюцинации - как стиль жизни и его вечный спутник. Не как Луна, а как бродячая кошка, так некстати увязавшаяся за ним по дороге домой. Очень неудобный спутник, но всё же такой тёплый, в чём-то необходимый.
Рюукен - отражение его собственной злости и негодования на всё происходящее. Но Ичиго совсем не чувствует себя виноватым за то, что отвлёк его от работы. Можно подумать, что Урюу - это проблема одного лишь Ичиго. Как бы не так.
Отец Исиды похож Аида. Такой же уставший и обозлённый на жизнь Божок, которому настохренило всё, но он по инерции продолжает собирать у себя души умерших и расфасовывать их по контейнерам, без особой ласки утрамбовывая в них всё, что посчитает необходимым. Так себе Бог, но их как бы вообще не выбирают, так что бери то, что дают и не выпендривайся. Может, Исида-старший такой, потому что дошёл до этой мысли задолго до того, как Ичиго начал к ней подбираться. В конце концов, тут даже два и два не надо складывать, чтобы понять, что ж за человек перед ним сидит сейчас.
Ичиго хмурится и плюхается на стул, стоящий напротив стола Исиды и исподлобья смотрит на полнейшее безразличие со стороны мужчины.
"Так и выпер бы меня отсюда, раз всё равно нечего сказать", - бесится Куросаки, пытаясь скрыть смущение и неловкость из-за собственного поступка. Он здесь в качестве приглашённого к столу Цербера. Просто погостить, чтоб на улице не мёрз. Но ведь ничего не обещали, а значит и давать не обязательно. Может перепадёт ему кость какая-то, а может отправят восвояси, лишь подразнив содержимым стола.
Одна из голов готова оскалить клыки, но Ичиго дышит ровно и размеренно, не давая вывести себя на эмоции. Чем более эмоционален и нетерпелив он будет - тем меньшая порция жалких костей ему достанется. Это не тот момент, когда необходимо быть наглым и настойчивым. Ичиго понимает: так оно и должно было быть.
- Извините, - вновь выдавливает из себя Куросаки, под столом нервно сминая пальцами края толстовки. - У меня нет вашего номера, так что позвонить и предупредить о визите не мог.
Не то чтобы он издевается сейчас. Не то чтобы ему вдруг внезапно захотелось вывести собеседника на эмоции, как тот сам с удовольствием проделал несколькими секундами раньше. Просто так вышло: никакого подтекста, одно лишь извинение и констатация фактов, всё как полагается. Игра словами и создание двойного-тройного дна - это совсем не его история, даже если бы прям сейчас захотелось бы. Не дорос он ещё до уровня своего отца-болтуна, далеко до таких утомительных и глупых игр.
Исида, с видом самого занятого на свете человека, продолжает неспешно копаться в своих документах, не удостоив Ичиго и краем лишнего взгляда. 
Бюрократия - один из столпов, на котором держится их мир. Цивилизация зарождалась и становилась самой собой только лишь благодаря демократии. С точки зрения Ичиго, бумажки и контроль не значили совершенно ничего, разве что беспокойство и лишний геморрой - это да. Но сам Исида-старший явно имел другую точку зрения - диаметрально противоположную - всем своим видом подчёркивая то, что у него нет времени на детские проблемы, ведь бумаги же ждут его. Ну да, ведь скорая кончина мира - это слишком несерьёзно для кого-то, вроде Рюукена. Как будто могло быть иначе.
Когда мужчина подаёт голос, ни на секунду не отвлекаясь от кипы бумаг, у Куросаки аж зубы скрепят от негодования. Уж лучше бы его вообще выставили за дверь, закрыли её на десять замков и никогда в жизни не пустили на порог больницы. На порог Каракуры. На порог Японии, чтоб наверняка.
- Я не говорил ни о какой войне и даже вскользь о ней не упоминал, - Ичиго хмурится, сильнее сжимая кулаки, до побелевших костяшек. - Вы знаете обо всём даже лучше, чем участники происходящего, немыслимо.
Ичиго начинал постепенно закипать. Казалось, что он вот-вот раскраснеется, из ушей повалит дым, а через нос выдастся нехилый такой паровозный гудок. Если это сейчас же не прекратится, то он точно тронется. Не важно куда: главное, чтобы подальше отсюда и чтоб ни-ни, никаких происшествий, за которые станет стыдно, в обозримом будущем.
Плевать на будущее. Больше нет сил терпеть.
Ичиго глубоко и протяжно так выдыхает, как человек, который настолько устал, что уж ему-то ровни точно не найдётся, трёт переносицу и поднимает взгляд на Рюукена.
- Посмотрите на меня, - холодно выдыхает Ичиго, вцепившись пальцами в край прохладного стола. Он смотрит прямо в глаза, желая, чтобы его услышали и хотя бы немного поняли. На принятие он не надеется: это словно как уверовать в фей, сидя за решёткой. - Я не лезу туда, куда меня не просят, Исида-сан, но если дело касается меня самого, то тут я в стороне не могу оставаться, даже если вы пять раз рявкнете "не лезь". Считаете справедливым то, что я сижу здесь перед вами, как болван, ожидая неизвестно чего, пока Исида, вероятно, где-то вляпался по самое не хочу, а я сам постоянно сталкиваюсь с неизвестными мне людьми, которые явно пришли не чай со мной попить? Думаете, что всё в порядке, до тех пор, пока я не вмешиваюсь в происходящее? Так вам кажется? Не смешите, всё это творится само по себе, а я лишь хочу знать, как мне уберечь своих друзей от того, что нас ждёт. Если не хотите мне помочь, то потом не ждите, что вам поможет кто-то другой, потому что это нечестно.
"Один лучше другого. Что мой отец, что Рюукен-сан - идеальная пара лжецов, которые пальцем о палец не ударят, пока совсем не прижмёт."
Человек продавший мир за тридцать серебряников. Без зазрения совести, сложивший их к себе в карман быстро и ловко, при этом не испытавший ни единой эмоции. Гори весь мир синим пламенем, но главное, что этот человек их получил и, вероятно, получит ещё. Наживаться на том, что принадлежит не тебе одному - это целое искусство. Но вряд ли его когда-то будут восхвалять.
У Ичиго голова взрывается от сотен вопросов, которые он хотел бы задать. Не только про Урюу или грядущие события, нет, большая часть вопросов свелась бы к тому, как этот человек вообще умудрился стать таким? Не плохой и не хороший, просто какой-то сам по себе. Сам себе Бог и человек, ему подвластный, не жаждущий прощения или понимания. Просто вот такой: непонятный.
Ичиго злился. Его внутри распирало от раздражения и негодования; нога под столом выбивала нервную чечётку, которая эхом отзывалась по кабинету. Почти что дал концерт. Почти что прилюдно станцевал степ. Только публика попалась не очень и вряд ли его способности здесь оценят.
- Исида был прав на ваш счёт. Но если вам и правда плевать на весь мир, то хоть на мгновение вспомните о том, что у вас есть сын, который нуждается в вашей поддержке. Сложно переступить через свои надуманные моральные принципы? "Не твои проблемы" - это лишь удобный предлог, чтобы сбежать от лишней ответственности. Это мои проблемы и я их решу, с вашей помощью или без неё.
Ичиго рывком встаёт на ноги, стул с грохотом отъезжает назад, а затем падает на пол. Это похоже на сцену из немного кино, потому что Ичиго не слышит ни грохота стула, ни чего-либо ещё, а только шум крови в ушах. Куросаки чопорно кивает и направляется в сторону выхода.
- Спасибо, что уделили мне время.
Смешно, но он всё ещё не слышит даже своего голоса.

Ичиго всегда снятся сны. Мрачные, настолько тёмные, что кто-то точно не увидел бы в них и зги. Но сам Ичиго видит: он видит и не видит столь многое, что порой задыхается от волн наплывающих и наступающих на него образов.
В своих снах он часто оказывается там, где ему не следовало бы. Рядом со своей улыбающейся матерью, которая неустанно что-то говорит ему, укладывает к себе на колени, гладит по волосам и тихо убаюкивает странными песнями. Ичиго кажется, что засыпает он счастливым. Ичиго кажется, что лучше не просыпаться вообще.
В своём сне во сне, Ичиго бродит по черным полям, где вокруг него одни лишь деревья, окрашенные во все оттенки красного и серого. Он осторожно скользит между деревьями, стараясь не пробудить страшный лес ото сна. Ичиго хмурится, постукивает костяшками пальцев по ссохшемуся стволу одного из деревьев, проверяя и угадывая, действительно ли он на правильном пути. Красный цвет тут же лисицей подкрадывается со спины, окутывает его, вкрадчиво шелестя на складках покрасневших хакама его формы синигами. Вдалеке слышится грустная песня Масаки.
Путь к чёрному храму - где его уже несомненно ждут - очень долог, но Ичиго не спешит. Он уже знает, что увидит и найдёт там. Там, куда он всегда идёт, нет ответов на его вопросы. Нет такого места в этом мире, где кто-то бы знал то, что так страстно хочет знать Ичиго.
От храма исходит металлический запах и ещё запах мелиссы - так пахли волосы его матери, он это помнит - со всех сторон слышится перезвон колокольчиков на ветру. Ичиго вскидывает голову, глядя на тёмно-серые облака над головой и ступает на последнюю ступеньку лестницы, которая ведёт прямиком к храму. Мимо глаз змеёй пролетает красная шёлковая лента, Ичиго протягивает руку и хватает её, затем повязывая на рукоять Зангетсу.
"Что-то потерял?"
Ичиго обходит храм и затем лёгким прыжком запрыгивает на покатую крышу. Черепица недовольно поскрипывает под ногами - однажды она, шутки ради, обвалилась под ним, явно обидевшись на то, что тогда Ичиго был не в духе и разнёс половину леса, а затем и храма, прежде чем добрался до крыши - но лента обжигающе-нежно облизывает его щёку и черепица моментально умолкает.
"Что-то потерял?"
На краю крыши Ичиго видит чёрную фигуру в плаще, которая сидит, подогнув одну ногу под себя. Рядом с незнакомцем лежит короткий клинок. Кусунгобу. Ичиго отчётливо помнит, что в прошлый раз это был вакидзаси. Теперь это не сражение, а самоубийство, значит. Ичиго подходит на пару шагов ближе, останавливаясь по левую руку от незнакомца и достаёт из-за спины Зангетсу, лента негодующе бьётся под ладонью, но затихает, обвиваясь вокруг запястья.
"Что-то потерял?" - неизменно спрашивает Тэнгу, сверкнув в его сторону красным глазом, так ярко светящимся на тёмном лице-маске. В испещрённой шрамами ладони Карасу Тэнгу, он видит чёрную кисеру, от которой исходит едва заметный дым. На её кончике алеет кровь. Ичиго крепче перехватывает рукоять Тэнса Зангетсу, глядя на расползающиеся кровянистые пятна, которые тут и там возникают на крыльях. К горлу подступает вязкая и противная тошнота, но он только взглатывает, не отводя взгляд от Тэнгу.
"Что-то потерял," - утверждает Тэнгу, хрипло посмеиваясь и щуря единственный уцелевший глаз. Ветер нежно треплет перья на крыльях, Ичиго ёжится от сотен мурашек, которые появляются то ли от холода, то ли от чужого хриплого смеха.
Красная пелена застилает взор. Ичиго едва заметно улыбается, когда разжимает пальцы и выбрасывает Зангетсу с крыши храма.
Не видно ни зги, не слышно ни звука падения меча, ни дыхания Ичиго.
Тэнгу смеётся, сквозь сжатые зубы выдыхая алеющий дым. Масаки прекращает петь, но Ичиго слышит угасающее эхо её голоса и чувствует спокойствие.
"Что-то потерял?"

Голос Исиды доносится будто сквозь толщу воды, столь глухо и неясно, что он не может даже понять того, какой подтекст вложен в произнесённое. Ичиго тут же, как по команде, останавливается, с поднесённой к ручке двери ладонью и в полушаге. Голос Исиды - стартовая команда: "Замри и потом беги". Но Куросаки совсем не собирается убегать, он не для этого пришёл сюда среди ночи.
Пальцы у ручки нервно подрагивают и всё тело напряжено, будто пружина. Ичиго становится в полоборота к Рюукену и переводит дыхание, всё ещё хмурясь.
- Я пришёл, чтобы... - Ичиго на мгновение замялся, отводя взгляд куда-то в сторону окна. - Я уже сказал, зачем пришёл. Получить ответы, которые можете дать только вы.
"Я пришёл за помощью, которую мне больше никто не окажет, потому что не могут," - так это звучит. По-детски, слегка обиженно и бесконечно унизительно.
"Если бы я мог, то, не сомневайтесь, обходил вас и вашу больницу десятым километром, но ничего не поделать," - такой смысл Ичиго хотел бы вложить, но никак не мог, потому что это неправда. Глупая и абсолютно пустая ложь, от которой не было бы ничего хорошего. Плохого бы тоже не было, но это тонкости, которые сейчас неуместны.
Ичиго переминается с ноги на ногу, а затем наконец поворачивается лицом к мужчине. Губы поджаты в белеющую полоску, а рука всё ещё подрагивает у ручки, в поисках спасения и повода для бегства от собственной детской злости и обиды.
Не таким он должен был показать себя здесь. Не так он всё это себе представлял.
Что-то подсказывало, что где-то здесь была вина Исиды-старшего, но Ичиго достаточно в прошлом валил вину на других, чтобы сейчас не опускаться до подобного.
- Прошу ещё раз, Исида-сан, помогите мне, - Ичиго негодующе хмурится от того, как холодно звучит его голос. Не так просят о помощи, не в данном случае. Но сделанного не повернуть вспять, тем более, что всё изначально пошло не так и не туда, хуже уже не будет. - Нет, не так. Урюу. Помогите ему.
"Что-то потерял?" - где-то на задворках слышится смех Тэнгу.

Отредактировано Kurosaki Ichigo (2017-01-03 15:54:37)

Ичиго семнадцать лет. У него есть семья, друзья, какие-то перспективы на будущее и маниакальное желание жить.
Семнадцать лет Ичиго живёт так, будто полностью уверен в правильности любых своих действий. Он действует импульсивно, слушает то, что зовётся "сердцем" и намного реже тех, кто пытается его поучать. Ичиго любит быть правым и никогда не ошибаться в своих действиях.
Один - это цифра в его имени. Он первый. Он не последний.
Семь - это просто счастливое число, которое значит, что и в семнадцатый раз он окажется прав. Потому что с цифрами не поспоришь.
Он уверен, что на семнадцатый раз у него всё обязательно получится.

Куросаки некоторое время неловко мнётся у двери. Что-то настойчиво подсказывает, что лучше убраться отсюда, потому что всё к этому и шло изначально. Потому что это "что-то" - сам Рюукен, а не потому что что-то там ещё. Здесь надо быть конченым идиотом, чтобы не понять, что время истекло.
Но Ичиго лишь кивает сам себе и отпускает ручку, мазнув по ней кончиками пальцев.
Если ты видишь что-то пустое - просто заполни эту пустоту. Проще не выдумать.
Куросаки ломаным шагом подходит к стулу, при этом так и не подняв взгляд на Исиду: ему невероятно стыдно за то, что тот просто ещё раз уверился в том, что Ичиго всё тот же импульсивный ребёнок (и это даже почти не обидно, лишь слегка щекочет где-то под левым ребром).
Словно надломленная марионетка, Куросаки неловко наклоняется и поднимает стул, с грохотом придвигая его обратно к столу. Немое шоу сопровождается лишь свистом ветра за окном. Ичиго смаргивает пару раз, медленно - словно в замедленной съёмке - садится и молча смотрит в глаза Рюукена.
Он уже давно ничего не ищет в них. Потому что искать-то и нечего.
Всякий Дракон - Бог. Но не всякий Бог - Дракон. Если Рюудзин богат властью над несметными сокровищами морских глубин, то у Рюукена власть иная - он обладает знаниями. Знания, которые вовсе не миф, а простая и обыденная реальность.
Ичиго мельком улыбается такой глупой мысли и встряхивает головой.
Нет. Не так. Он не Бог, а посланец. А вместо жемчужины в руках, у него дурацкая лампа и тысяча мыслей, которыми он не может - не хочет - делиться.
- Вы будто отца не знаете, - всё же раздражённо выдыхает Ичиго и запускает пятерню в волосы, взъерошивая и без того беспорядочно торчащие пряди. Ему не то чтобы всё равно на отца и его недомолвки, но уже ближе к этому. Если бы со старика был хоть какой-то прок, то вряд ли Ичиго пришлось бы здесь ломать комедию одного актёра. Вряд ли. - Что он мог рассказать мне такого, о чём я сам не знаю? Всё то же, только другими словами.
"Как чёртова игра в угадайку", - очень хочет добавить Куросаки, но только ведёт плечом и обессиленно опускает руку.
Он сдаётся, сдаёт и падает в бездну, откуда уже не найти выход.
- Квинси, шинигами, Пустые, Подчинители - я всё это уже проходил. Не один раз. Какая разница? Я ведь не об этом хочу говорить и спрашивать. Я лишь хочу знать, что нужно от меня, потому что я устал тыкаться по углам слепым котёнком. Потому что даже Вы ведь захотите потребовать от меня каких-то действий. Просто потому что так сложилось, а не потому что хоть кому-то этого хочется.
В голосе Ичиго вековая усталость и затишье перед бурей. Он не говорит и сотой доли того, что хотел бы. Потому что зачем бы? Он обессиленно утыкается лбом в стол и устало трёт ладонью лицо. Под ногами начищенный до блеска линолеум и никакого повода поднять голову.

Ичиго семнадцать лет. У него есть семья, друзья, какие-то перспективы на будущее и маниакальное желание жить.
У Ичиго есть всё. Кроме уверенности в своей правоте.
Ичиго семнадцать и он уверен, что всё уже не может быть хорошо. Ни завтра, ни через месяц.
Ни-ког-да.

Где-то в голове что-то неприятно и фоново пульсирует. Ичиго морщится, в очередной раз трёт пальцами прикрытые глаза и мысленно считает до пяти.
Один.
Пульсация в голове - не головная боль или мигрень. Это страх и злость. Такие банальные, ни разу не чуждые ему. Привычные спутники.
Два.
Ещё ничего не началось даже, но уже достало.
Три.
В этот раз всё действительно не так, как прежде. Не как с Айзеном или кем-то ещё из миллиона его врагов.
У него нет очевидного врага. У него нет причин, чтобы вновь ставить на кон свои принципы и идеалы. У него нет причин даже на то, чтобы поднять сейчас голову, что уж там о взятии за рукоять Зангетсу говорить.
Четыре.
Он пуст и потерян. Но кого бы это взволновало.
Пять.
Никто не подскажет ему дорогу. Потому что есть только "неправильные пути".
Ичиго открывает глаза и бессмысленно глядит на свои ладони.
"Не вмешивайся", - Ичиго криво усмехается, но головы не поднимает, продолжая тупо разглядывать линии на ладонях.
Вот линия жизни. Она не слишком длинная и не слишком короткая - такая же, как и у большинства людей.
Вот линия судьбы. Она какая-то невнятная. Будто неизвестно, какое будущее может его ожидать. Масса вариантов, где всё кончается не слишком уж хорошо. И всего один верный.
А вот особенная линия - линия "вмешивайся". Она чётко прорезает ладонь посередине. Как линия горизонта-судьбы. Отчётливо и явно дающая понять, что "не вмешивайся" - это не его и не про него. Это для кого-то другого.
Даже если бы он сам не хотел что-то делать, его и не спросят особо. Просто потому что. 
- После Айзена меня не так чтобы что-то может очень сильно удивить или ранить, - после долгой паузы, наконец тихо роняет Ичиго и нехотя поднимает голову.
Рюукен всегда был похож на того, кто всегда остаётся в стороне: будь то подача монетки бедному, снятие котёнка с дерева или же..игры с Эспадой. Да, чёрт с ними, пусть остаются играми.
Сам Ичиго не похож на бедного, тянущегося за жалкой йеной. Скорее уж тот самый котёнок, который по собственной глупости забрался на ветку и теперь отчаянно орёт, прося спасения.
Вряд ли хоть какая-то информация от Исиды сойдёт за "спасение", но уже хотя бы не презрительный взгляд. Маленькая победа. Не самого Ичиго, но это не столь важно.
Вот отчаянная глупость - это да. Вечная и неизменная победа Ичиго в любой из возможных ситуаций.
Удача улыбается исключительно дуракам.
Куросаки протяжно выдыхает, трёт ладонью лицо и фокусирует взгляд на лице Рюукена.
Как всё банально.
Ответы извечно лежат перед его глазами - протяни ладонь и возьми - но даже протянуть ладонь бесконечно трудно.
- Я уже понял, что теперь вместо "игр" с Эспадой, теперь меня ждут "игры" с квинси.
Ичиго даже не трудится скрыть то, что его задело то, что Рюукен всё произошедшее прежде кличет не иначе, чем "игра". И правда, какое ему дело до того, что на кону стоял мир. Ну, да, весь мир, если не чуточку больше.
Ичиго не было никакого дела до этого мира. Разве что то, что он, на минуточку, жил и хотел бы продолжить жить в этом мире.
Не в игре.
- Вы ведь знаете о чём-то, о чём не знает больше никто. Я прав, - это даже не вопрос, хотя Ичиго и потрудился добавить фразе вопросительную интонацию. Только идиот бы не понял, что Исида знает всё и всегда. Прямо как его отец-неудачник. Знает и ханырит информацию до последнего, чтобы потом воскликнуть "как, а ты не знал?! Вот же идиот!". Это не так чтобы обидно, но нечто близкое к этому. - Что такое "Тысячелетняя Война"? Откуда пришли эти квинси? Исида всегда бахвалился своей гордостью "последнего", но что-то я вижу, что он слишком поспешил с такими выводами. И самое главное: какого чёрта Исиду понесло к ним? Почувствовал счастье от воссоединения?
Последнее Ичиго произнёс с некоторой горечью, но постарался придать себе максимально безразличный вид. Его выдавали лишь поджатые губы и хмурый взгляд.
Оба Исиды больше всего любили поиграть: один в геройство, другой в безразличие.
- И ещё, мне интересно, чем вообще Вы планируете заниматься, раз уж так всё получилось. За Исидой вы не пойдёте, так? Даже если кто-то попросит. Но Вы же не можете просто так сидеть здесь всё это время и иногда выдавать что-то вроде: "надо же, как интересно получилось". Так что же, если не это?
С Ичиго у них из общего, наверное, была только гордость.
Да и та потерялась давным-давно.

Отредактировано Kurosaki Ichigo (2017-05-13 16:45:14)

Никто не обещал, что будет легко. Как и не было гарантий, что, одолев самого сильного врага на свете, ты наконец обретешь покой и заживешь мирной, спокойной жизнью, навсегда распрощавшись с такой привычной и уже, казалось, приросшей к телу, шихакушо, больше никогда не увидишь Зангецу и Пустых. Это только в дурацких детских сказках звучит пространственная фраза "И жили они долго и счастливо", которая в реальности может скрывать за собой что угодно - от радужных мечтаний до кровавой бойни. Да только детям, читающих эти книги, вовсе необязательно об этом знать. Конечно, будет лучше, если они без подготовки врежутся в суровые реалии своим твердым лбом, разобьют в кровь собственные идеалы и гордость, потеряют все то, чем дорожили и что стремились защитить! Эгей, это реальная жизнь, а не сказка, в которой ты до этого жил!
Хрустальный замок разбился той ночью, семнадцатого июня, и маленький мальчишка с неестественно рыжими волосами не сразу понял это. А даже если и понял, то отказывался это принимать, днями блуждая по берегу реки и словно всерьез рассчитывая найти там погибшую маму.
Насильственно взрослеть - больно. Словно поставленное на душу клеймо. Словно порезанные "розочкой" внутренние вены. Словно падение в бездну на острые камни. И при этом - без слез, крика и стонов. И весь мир словно чувствует твою внутреннюю слабость и превращается в единый вражеский стан, которому нужен лишь пустяковый повод вроде сильно бросающихся в глаза рыжих волос, чтобы утопить в своей силе.
А теперь этими руками, которыми он бил хулиганов, Куросаки держит занпакто, чтобы защитить этих же мерзких людей только потому, что они тоже, черт возьми, имеют право на жизнь, и не он, ни Пустые, ни кто-либо еще не имеет права решать судьбы только потому, что вот этот тип справа тебе не нравится...
Ичиго исподлобья посмотрел на Рюкена, силясь понять, что сейчас чувствует отец Урю.
"Наверное, только мой взбалмошный отец не станет беспокоиться о своем сыне, который влип в очередную войну, полагая, что тот и без него не справится. А что чувстуешь ты, Исида-сан? Волнуешься ли ты за Урю, но просто не хочешь мне этого говорить?"
Разумеется, он прав. Такая война - не дело одной стороны. Каждый защищает свою справедливость и считает, что его идеалы - самые что не на есть истинные, а противник глубоко заблуждается и не понимает такой очевидной вещи.
Но у каждого своя правда.
Которая, тем не менее, не отрицает существующей истины. Это как два человека спорят из-за цифры, которая одному кажется шестеркой, другому - девяткой. Но когда противоречия переходят все границы, люди слепнут и уже не видят истины.
Ичиго ждал ответов, но он и подумать не мог, что они будут такими...
Слова старшего Исиды нарушили сгустившийся над собеседниками воздух и взбудоражили потушенное сознание. Куросаки медленно поднял голову. Руки сжались в кулаки, словно пытаясь принять на себя все напряжение, которое стремительной спиралью раскручивалось в душе.
В чем причина такого резкого толчка ко всему привыкшего сознания? В упоминании матери? Или в том, что Масаки и мать Урю разделили одну судьбу и что у неприступного товарища, оказывается, больше общего, чем он думал?
- Вот как...
Ему невыносимо тяжело дались эти слова, прозвучавшие, казалось, безразлично и как само собой разумеющееся, но на самом деле блеснувшие острой полосой стали, которая появляется только тогда, когда человек хочет скрыть что-то и у него не получается это до конца.
Ичиго не рассчитывал, что Рюкен сможет ответить на самый главный вопрос, который мучил временного шинигами - у него с отцом тоже не было таких доверительных отношений, при которых можно было бы открыть душу и рассказать о самом сокровенном. Кому угодно, но только не Иссину...
- Ну, скажем так, я считаю Вас более опытным, чем я, - голос Ичиго был полон горькой усмешки. - То, что повидавший жизнь взрослый объяснит ребенку что да как. Это ведь так называется?
Вообще, он терпеть не мог, когда его учили жизни. Но сейчас не тот случай. Сейчас нужна помощь. Любая. Даже от того, чей дом Куросаки никогда не хотел бы посещать.
И дело тут даже не в пресловутой гордости.
А в том, что рыжеволосый привык сражаться в одиночку, чтобы не подвергать опасности других.
- Разве от него чего-нибудь добьешься? - проворчал Ичиго, на миг возвращая забытую на задворках прошлого черту характера - общее недовольство этим миром и конкретными людьми. - Но, мне казалось, что в такой ситуации не стоит прятать правду за амбарным замком. Не тогда, когда на счету каждая минута.
Куросаки замолчал и посмотрел в окно, на едва заметную в ночной тьме линию горизонта.
Свет и тьма. День и ночь. Почему они существуют в гармонии, а такие похожие шинигами и квинси, у которых схожие цели предпочитают конфронтацию?

Ичиго никогда не любил тишину. Она многолика - то это спокойное море, то бушующий океан, то подлый убийца. Мир временного шинигами всегда был наполнен звуками - будь то привычное приветствие Асано, который радостно вопил: "Ичигооо!" на весь коридор, смех девочек, жалобы Кона или привычная потасовка с отцом.
Когда Ичиго потерял мать, он понял одну простую истину.
Он особенный.
И больше никогда не станет прежним улыбающимся мальчишкой, держащим мамину руку.
И, если до той ночи Ичиго еще думал о том, что судьба приберегла для него иной вариант и в нужный момент просто оставит его подарком у дверей, то встреча с Рукией навсегда расставила все точки над "i".
Он - тот, кто защищает.
Жизнь, добро, честь, достоинство, слабых и сильных друзей.
Но не себя.
Не может защитить себя от того нелицеприятного факта, что он вечно будет кому-то нужен. И слова Рюкена стали тому подтверждением.
Хотелось бы ему сказать, где и в какого цвета гробу он видел всю эту "уникальность". И сказал бы какой-то жалкий год назад.
Но не сейчас.
Не сейчас, когда весь мир катится ко всем чертям и привычные вещи поворачиваются иной стороной.
Когда нужно бороться до последнего вздоха, до последней капли крови.
Слова Рюкена заставили оторваться от созерцания едва заметной в ночной тишине полоски горизонта, которая ограждала временного шинигами от мрачной реальности и вызвала в темных глазах немой вопрос.
"Почему Урахара?.."
Конечно, он и до этого не доверял этому типу даже малой части своей жизни, но почему старший Исида думает о бывшем шинигами как о возможной будущей угрозе.
"Наверное, потому, что быстрее меня он усвоил негласный закон - в этом мире никому нельзя доверять. Особенно тем, на кого полагаешься больше всего..."
Квинси...
Два года назад Ичиго и помыслить не мог, что окажется таким же, как Урю, яростно защищающий свои идеалы перед облаченным в шихакушо  одноклассником, который, ему в противовес, отстаивал права богов смерти, хотя, на самом деле, Куросаки и не думал об этом. Ичиго просто стремился спасти друга и у него не было иного выбора.
Рюкен был прав - Ичиго сейчас может рассчитывать только на собственные силы.
"Не сдавайся..."
Тихий шепот в глубине души заставил Куросаки вздрогнуть. Это он себе сказал? Или Рюкену?
- Вы можете знать даже больше, чем думаете.
Ичиго бросил в сторону старшего Исиды полный усталости взгляд. Наверное, он впервые подумал о том, как сложно Карин успокаивать плачущую Юдзу, которая ее не слышит.
- Я ведь не прошу многого. Я просто хочу знать, что происходит.
В недалеком прошлом он без всяких "если" бросился с головой в омут, в пекло, в бездну - без плана, стратегии, просто напролом, полагаясь на собственный меч, веру в победу и силу воли, не слушая никого и ничего, плюя на раны и усталость. А теперь...
Теперь враги стали еще сильнее, и одним Тенса Зангецу их не взять. Нужна информация.
Но одно Ичиго знал точно и был согласен с Рюкеном на все двести процентов.
Не дать себя убить.
Он не имеет права умирать, когда от него зависят другие жизни.
Просто не имеет права.
- И все же вы не ответили на мой вопрос. В войне рано или поздно нужно принять чью-то сторону. Апатия означает смерть. Ведь вы не настолько наивны, чтобы думать, что вас все это не коснется.
Ичиго ждал. Он не уйдет, пока хоть в чем-нибудь не разберется.
Времени все меньше и меньше.

А рассвет приближался. Неумолимо и бесповоротно, не считаясь с ничьим мнением, не собираясь откладывать "на потом", не давая возможности и времени тем, кому хотелось еще немного побыть в спасительной темноте и разобраться в себе.
В темноте. Или во тьме?
Между этими словами всегда была разница, но с того дня, как Ичиго стал временным шинигами, последнее слишком часто преследовало его и захватывало все пространство внутри и снаружи, не оставляя парню иного выбора, как бродить в кромешной темноте и на ощупь искать выход и верное решение. От черной, как уголь, формы шинигами до действенно-белой и одновременно кроваво-красной маски Пустого его всегда отделял всего один шаг, но Куросаки никогда не мог выбрать, чему же именно он отдает предпочтение - свету или тьме. Когда на кону стояли счастье и жизнь близких ему людей, было неважно, чем победить врага.
Он получил ответный взгляд со стороны Рюукена и понял, что не ошибся в своих выводах.
Рюукен действительно беспокоился за сына.
Так же, как его взбалмошный папаша, который искусно скрывал все за напускной улыбкой и шутками. Но те слова, сказанные на кладбище много времени назад, Ичиго запомнил навсегда.
"Если я буду тебя обвинять в ее смерти, Масаки на меня рассердится..."
Но Ишшин не знал, что Куросаки до сих пор винит себя в смерти матери. Ненавидит себя за то, что тогда не смог отличить искусно созданную фальшивку от настоящей девочки. А ведь все могло быть иначе...
Ичиго почувствовал, как его душа снова опускается на дно, и упрямо тряхнул волосами.
Сейчас не время для сожалений и самобичевания. Нужно действовать.
Самое главное - Исида-старший пошел на контакт, а значит, дело сдвинулось с мертвой точки и получится узнать хоть что-то из произошедшего.
За свою небольшую жизнь временный шинигами навидался всякого и уже не сжимал в ярости кулаки, услышав о том, что в этом мире ты фактически уже ничего не решаешь.
Готэй...
Он столкнулся с этой мощной силой тогда, когда в его голове была всего одна мысль - спасти друга. Кто же мог знать, что все будет настолько серьезно и не так красочно, как выглядело в начале?
Но слова отца Урю окончательно сбили Ичиго с толку. Недавно обретенная сила обескуражила и поразила его. Но значит ли это то, что и квинси захотят переманить его на свою сторону?
Нет. Одни вопросы. И, похоже, даже Рюукен не сможет дать на них ответ.
Надо найти их самому и перестать рассчитывать на других.
Ичиго снова посмотрел на старшего Исиду, словно хотел сказать: "Я спасу всех! Лягу костьми, захлебнусь кровью,  но спасу! Мне плевать на собственную жизнь, когда страдают другие! Только скажите, куда мне нужно идти!"
- Куда ушел Исида? - задал терзающий его вопрос Куросаки, надеясь, что его догадки не подтвердятся. Куда в такой войне мог пойти истинный из последних квинси, если не к...
Временный шинигами посмотрел в окно и произнес одними губами:
- Вы ждете ответа, хотя прекрасно знаете, что я скажу. Я не собираюсь сидеть сложа руки, когда в Готэе творятся такие вещи и страдают мои друзья. Мне плевать на то, кто захочет прибрать к рукам мою силу. Все, чего я хочу - защитить слабых и тех, кто мне дорог.
"Я хочу остановить эту безумную войну."

Отредактировано Kurosaki Ichigo (2018-03-08 14:18:56)

Ичиго устал. От сражений, интриг, заговоров и недосказанности. Хотелось добраться до главного виновника всех проблем человечества, которого многие называли Богом, другие - Создателем, третьи - провидением. Стукнуть кулаком по широкому столу и потребовать выложить все без утайки. Чтобы знать, куда шагать, что делать и как поступить, чтобы не исковеркать все остальное. Но, к сожалению, у Ичиго не было такой возможности - в мире живых ему могли помочь только друзья и сомнительный торгаш в полосатой панаме, к которому доверия не намного больше, чем к Маюри Куротсучи - если это будет возможно, временный шинигами и вовсе не станет к нему обращаться.
"Нет... Придется... Мне нужно попасть в Общество душ, и кроме его врат Сенкаймон нет другого пути..."
Но это все потом. Сейчас Ичиго беспокоила более насущная проблема.
Исида.
И квинси.
"Как будто ты ожидал иного ответа..", - издевательски прошептал внутри него голос, - чей именно - собственный или белой стороны его сущности, - временный шинигами не понял, и, хоть и согласился с ним, все равно почувствовал в душе некий неприятный осадок. Дальнейшие слова отца Урью только подтвердили и без того очевидную вещь. Исида всегда был другим, ясно и четко давая понять, что между ним и Ичиго - пропасть, хотя Куросаки тогда и не являлся полноценным шинигами. Исиду всегда тянуло к тем, кого, казалось бы, истребили на корню. И с одной стороны, его действия вполне оправданы - он хотел быть оплотом чистоты и света, что всегда подчеркивал девственно-белый цвет их формы.
Но с другой...
Ичиго тихо вздохнул. Каким же глупцом он был, посчитав, что с падением Айзена все закончится! Не будет больше Пустых, город снова заживет прежней жизнью и напрочь смоет воспоминания неумолимым потоком времени. Но недаром один мудрец сказал, что жизнь идет по спирали. Закончился не круг, а всего лишь один виток.
И снова все с начала.
Руки снова непроизвольно сжались в кулаки, а все тело напряглось - и в комнате на миг снова возник тот далекий Ичиго - пятнадцатилетний школьник, едва получивший силу шинигами. Куросаки словно не хотел верить услышанному.
Нет, он никогда не тешил себя иллюзиями и часто задумывался о том, что, рано или поздно, Исида покинет их раз и навсегда. Но даже с этими, казалось бы, утешительными мыслями, невозможно подготовиться к потере друга. Да, друга, и что бы там ни говорил Урью - для Ичиго он всегда оставался другом. Для того, чтобы носить это звание, вовсе необязательно проводить все время вместе, отмечать праздники или подолгу болтать зимними вечерами. Порой в молчаливом кивке  и коротком движении больше дружбы, чем во всем вышесказанном. А уж тем более, когда друг прикрывает тебя в бою или помогает твоим товарищам.
Пальцы снова разжались, и Ичиго, встав со стула, направился в другой конец комнаты. Такова была его натура - долго на месте сидеть Куросаки не мог, всегда куда-то торопился, стремился.
Сложно противостоять своим врагам. Но сложнее - противостоять друзьям.
" А ведь придется, если наши идеалы окажутся разными, как день и ночь, и каждый будет отстаивать их до последней капли крови..."
Ичиго покачал головой и отвернулся от Рюукена, не желая показывать ему свою слабую и уставшую душу.
- Почти ничего. Только то, что использовал Исида.

Отредактировано Kurosaki Ichigo (2018-03-11 18:11:12)

А рассвет все приближался, и ночные тени нехотя отступали назад, позволяя свету вновь занять главенствующее положение. Скоро проснется город, гнусаво загудят автомобили, оживут улицы, будет носиться над ними смех и болтовня - люди будут радоваться новому дню, не думать о своих проблемах, или, по крайней мере, не так сильно о них зацикливаться.
И почти никто не думает о том, что чувствуют те, кому невольно пришлось стать защитниками этого мира, какими жертвами достигнуто это спокойствие и что мир может в единую секунду рухнуть, словно карточный домик или рассыпаться на миллиарды цветных песчинок, которые собрать будет невероятно трудно. Герои не рады этому спокойствию - они ему просто не верят, считают иллюзией, ширмой начинающегося хаоса.
Ичиго никогда не думал о том, что станет одним из таких героев и будет переживать за огромное количество никогда ему не знакомых людей, будет отвоевывать каждый сантиметр родного города и даже - Общество душ. Куросаки даже подумал о том, что, по сути, он может сражаться и за квинси - ведь им тоже выпала незавидная судьба. Люди всегда отвечали злом на зло, и у носителей духовного лука просто не было выбора кроме как взяться за оружие, когда им угрожала опасность и полное уничтожение.
Рюукен тоже устал. Это заметно по тяжелому взгляду, медленным движениям, нервным попыткам закурить сигарету, которая, по мнению отца Урю, может спасти его от депрессии и успокоить мятущуюся душу. Наверное, в этом состояло различие между Ишшином и Рюукеном, между шинигами и квинси. Первые всегда рвутся в бой, наплевав на раны, усталость, численное превосходство противника, полное отсутствие плана когда вторые делают обратное и вовсе не потому, что трусят или у них нет сил. Квинси всегда были разумнее и без должной оценки в сражение не вступали. Нужно было сильно постараться, чтобы вывести их из себя - это удавалось тем, кто изначально не был согласен с их мнением. Богам смерти. Шинигами.
Тяжелые, словно камень, слова Рюукена не приносят облегчения - напротив, они еще больше взбудоражили душу, уже привыкшую к страданиям и напряжению и не представляющую себе иное состояние. Ичиго непроизвольно напрягся - он и подумать не мог, что когда-нибудь может сменить занпакто на лук, а строгий шихакушо цвета ночи - на белоснежные одеяния квинси. Некоторое время он стоял молча,не в силах что-либо ответить. Его душа колебалась между прежними убеждениями, вбитыми в голову шинигами, и нынешней ситуацией, абсолютно непонятной и пугающей, требующей немедленной активации "второго дыхания" или чего-то подобного. Куросаки почему-то казалось, что на этот раз грубая сила и Гецуга Теншо может быть бесполезна.
Рюукен прав.
Времени нет.
Совсем.
Нужно торопиться.
Голос светловолосого мужчины разнес на лоскуты тяжелые думы и последние сомнения. Ичиго развернулся к Рюукену. И увидел, как он изменился - движения, взгляд уже не были такими понурыми, хотя во всем еще скользило какое-то чувство вины. Куросаки кивнул старшему Исиде, словно  пытаясь сказать ему, что не считает его виноватым и уж тем более не станет обвинять в бездействии или трусости. Рыжеволосый часто задумывался о том, каково бывает Ишшину и как он изо всех сил скрывал правду от детей все эти годы. Что он чувствует на самом деле, видя, как Ичиго бросается в очередной омут с головой. Хочет ли уберечь его? Остановить? Помочь?
Твердый, как камень и звонкий, как металл самого лучшего меча, голос нарушил затянувшуюся тишину.
- Да. Я готов, Исида-сан.
И больше ничего. Не нужно объяснений или уточнений, что и как делать. Это сейчас неважно. Главное - успеть. Как можно скорее обучиться новой силе.
Спасти друзей.
И остановить Урю.
"Я виноват. И я исправлю свою слабость."

Отредактировано Kurosaki Ichigo (2018-03-21 12:40:43)

Мир для Ичиго никогда не был целым и ясным. То он представлял собой череду бесцветных, унылых, однообразных дней, идущих лентой из одинаковых картинок, то разбивался на мельчайшие осколки цветного стекла, которые обращались в пыль и которые было уже невозможно собрать голыми руками, то мелькал так быстро, что невозможно было рассмотреть. И однажды невидимый режиссер - редактор просмотрел этот обычный фильм и посчитал его бездарным, взял острые ножницы и отсек все, что было до пятнадцати лет, выбросив это на свалку истории. После чего пошли новые картины - и цветные, и черно-белые, но кадры уже не были целыми - в одних красовались дыры, другие скреплялись друг с другом едва заметными нитями, которые были настолько хрупкими, что казалось, дернешь - и все рассыпется в труху.
И все этому режиссеру было мало - он черкал страницы длинного сценария, придумывая своему герою самые тяжелые испытания для того, чтобы снова отсечь ненужные кадры при монтаже. Ему было можно все, а мнение своего творения совершенно не учитывалось.
Ичиго подумал о том, что, по сути, уже не знает, к чему готовиться, и эта фраза у него вышла какой-то дежурной и пафосной, как у героя давно забытого вестерна. Но все уже сказано, секунды потеряны, мосты сожжены. Обратного пути нет. Но все же...
Все же...
Куросаки пытался запомнить взгляд Рюукена. Тяжелый и уставший, с затаенной болью. Все-таки, они с отцом слишком разные, хотя подобный взгляд был и у Ишшина, пусть всего пару раз. То ли он слишком рассчитывал на то, что сын сам во всем разберется, то ли просто хорошо маскировал свои чувства. Впрочем, Ичиго и самому бы не понравилось, если бы его опекали, как малолетнего. Гораздо важнее прикрыть беззащитных сестер, чем вполне могущего постоять за себя Ичиго.
В комнате стало заметно холоднее - утренний сквозняк, получив свободу, ворвался в комнату из открытого Рюукеном окна и заметался по комнате, касаясь своими ладонями находящихся там людей.
Ичиго кивнул и направился за отцом Урю, оставляя за спиной тяжелые мысли и настойчивое чувство вины.
От которого он так и не смог отказаться, шагая по пустому коридору и рассматривая одинаковые стены, словно пытаясь найти в них ответы на свои вопросы.
"Нет. Так нельзя. Не время для сожалений. Конечно, я не смогу спасти весь мир один. Но почему? Почему всякий раз, когда происходит что-то непоправимое, я виню себя в том, что не смог это остановить?"
И снова нет ответа.
Добираясь сюда, он рассчитывал услышать большее, но, видит Создатель, не судьба. Все, что Куросаки нужно сейчас - банальная тренировка? Проверка на прочность?
Куросаки всегда стремился стать сильнее, но между ним и Зараки была существенная разница - то, ради чего нужна эта сила.
"Я - тот, кто защищает..."
Ичиго на мгновение остановился около открытого окна и бросил взгляд на виднеющийся из него кусочек улицы. Нельзя позволить, чтобы это все сгинуло под напором нового врага. Нельзя сдаваться. Нельзя расслабляться.
И снова тяжелые шаги в неизвестность. Ичиго поймал на себе взгляд Рюукена и молча кивнул, высказывая свою решимость.
Хотя на самом деле он боялся. Но не хотел, чтобы об этом кто-то знал. Все рассчитывают на его помощь и не привыкли видеть Куросаки подавленным и сломленным - у них сразу же появлялось желание встряхнуть его или дать хорошего пинка.
Впереди показался поворот, и временный шинигами понял, куда его, собственно, ведут.
Снова тренировки. Которые будут совсем иного рода, чем те, которые проводил Урахара.
Справится ли Ичиго с новой силой, которая может его и не принять?

В противовес наступающему рассвету Ичиго казалось, что он снова погружается во мрак, и не только в тот, который в коридоре из-за слабого освещения, а в самую глубь своей души, где-то между реальностью и пространством с высокими неправильными небоскребами и неестественно-синим и неровным небом. Там, где и располагалась бездна, разделяющая оба мира плотным покрывалом, и которое иногда брало верх над разумом и чувствами, превращая их в маниакальное желание убивать. Но в последнее время Ичиго худо-бедно научился контролировать внутреннюю темноту, но она все равно не оставляла его. Ночь гибели матери. Черное шихакушо. Мрак Дангая. Черный банкай. Складывалось такое ощущение, что тьма стала извечным спутником школьника с неестественно рыжими волосами и так просто ему от нее не избавиться. Да и стоит ли? Ведь тьма не всегда означает зло, а свет порой режет, как стекло - ведь именно по этой причине покойнику в гроб клали белое кимоно?
На этой мысли Ичиго остановился. А ведь и одеяния квинси белого цвета. Выходит, богами смерти стоило называть их, а ни шинигами. Ведь именно духовная стрела становится для жертвы концом без возможности переродиться в другом мире, как это случалось с Пустыми после того, как их разрубали занпакто. И кто же прав, а кто нет сейчас определить было нельзя. Каждая из сторон была права и одновременно допустила грубую ошибку, а сейчас, когда все перемешалось настолько, что отказывалось оставаться в рамках здравого смысла, невозможно сказать, что является злом, а что - добром.
Ичиго долго и мучительно, в течение нескольких месяцев приходил к аксиоме, которая говорила о том, что в этих определениях нет абсолюта и точного ответа, что есть добро и зло. То, что одним казалось благом, для других оборачивалось несчастьем. И в какой бы мир, с какими представителями Куросаки бы не общался - везде было одно и то же. В то время, как аристократия Общества душ не знала проблем, бедняки Руконгая едва сводили концы с концами. Те, кто был обязан защищать простых жителей, оказывались предателями, желающими лишь уничтожить досадную помеху на своем пути. А те, кто де факто считался злодеем, порой оказывались гораздо благороднее и честнее тех же "доброжелателей". И как тут разобраться, кто прав, кто виноват? Никак.
Перед Ичиго снова разверзлась тьма. На этот раз весьма естественная, принадлежащая пустой комнате и не такая пугающая, как та, что Куросаки часто видел в своем сердце или наблюдал со стороны, едва различая собственные руки, когда телом завладевал Пустой.
Рюукен остановился. У Ичиго сложилось такое впечатление, что ему вовсе не хочется туда идти, и он делает только ради своего спутника, понимая, что сейчас ему как никогда нужна сила и хороший совет не от сомнительного торговца со своими тараканами в голове и не от взбалмошного папаши, который только и знает, что лупасить по утрам, а от умного человека, повидавшего жизнь и, несмотря на такие разные пути в жизни, делающего все, чтобы помочь попавшему между молотом и наковальней Куросаки.
"Спасибо, Рюукен-сан."
Вслух он этого не сказал не потому, что не хотел или не уважал отца Урю. Еще слишком рано. Пока Ичиго не добьется нужных результатов, он не имеет права говорить эти слова.
Временный шинигами молча переступил порог и ему показалось, что его окатили ледяной водой и одновременно дотронулись холодным металлическим прутом, от которого все нутро содрогнулось, как от точного удара шпагой. Таковой была реяцу квинси, поселившаяся в этом месте. Такой чужой и одновременно притягивающей, как любопытного ребенка притягивает раскаленный утюг или электрическая розетка. Опасно, смертельно, но, если выживешь - получишь бесценный опыт.
Куросаки обернулся к старшему Исиде, едва различимому среди этих стен, мерцающих неестественным серебряным светом. Молча дослушал все слова до конца и еще минуту стоял, не в силах что-либо сказать. Он боялся потревожить эту тишину, так необходимую в период войны.
- Рюукен-сан.
Два слова прозвенели в тишине, и их поглотили стены.
- Я не меняю своих решений и не собираюсь отступать. Так что мой ответ останется тем же.
Снова разбитые на кусочки слова затихли в звенящей тишине.
- Вы тренировали Исиду здесь? Что это за место?
На самом деле, глупые, бессмысленные вопросы, отнимающие драгоценные секунды. Но не ответ был нужен Куросаки, а реакция на то, что Рюукена ранит посильнее меча или стрелы. На блудного сына, бросившего всех и вся и ушедшего неизвестно куда, не сказав ни слова.
- Вы думаете, у меня это получится?
Возможно, впервые за все время от той ночи до сегодняшнего момента Ичиго засомневался в своих способностях. Ведь малейшая ошибка может стоить жизни не только ему, но и тем, кого он пытается защитить.

Реяцу неторопливо плыла по комнате, словно огромная древняя рыбина - никуда не торопилась, и лишь изредка напоминала о себе блеском серебряной чешуи, кажущийся в пространстве помещения не более чем иллюзией, миражом. Но стоит ее побеспокоить - она тут же ощетинится и бросился в атаку, грозясь раздавить своим весом.
Ичиго чувствовал, как по всему телу пробегает легкая дрожь - чужеродная этому месту энергия шинигами словно сопротивлялась стальной реяцу квинси, не желающей принимать нарушителя, посмевшго осквернить это место своим присутствием. А та, что по воле изменчивой судьбы отвечала за способности квинси и не думала вмешиваться в происходящее. Как безликая толпа людей проходит мимо избивающих слабого подростка хулиганов - авось, справится и без них, он же пацан, так пусть постоит за себя! Или же найдется кто-нибудь другой, кто обязательно вмешается и спасёт бедолагу, получив от равнодушных зевак лишь сухие аплодисменты.
Куросаки относился ко второй категории. Ему было наплевать на численное превосходство, на место действия и ситуацию, будь то помощь маленькому неупокоенному духу, спасение здоровенного одноклассника, который при желании мог бы самостоятельно закатать в асфальт своих обидчиков без вмешательства извне или отчаянное сражение за жизнь малознакомого шинигами. Но ему не были нужны знаки почета и аплодисменты, скорее, они бы даже больше раздражали Куросаки, считавшего свой поступок едва ли не долгом. Особенно тогда, когда последние части мозаики встали на свои места, и выяснилось, что силы богов смерти не с неба свалились.
Если бы Ишшин узнал, чем сейчас занимается его сын,  навкрняка рассердился. Хотя, скорее всего не стал бы тратить время на лекции, а попросту дал хорошего тумака, как он это делал обычно. Пфф, прошло столько лет, а он ни капли не изменился...
Резкий толчок воздуха из-за закрываемой двери заставил временного шинигами непроизвольно напрячься, хотя в мыслях школьник понимал, что это не тот уровень опасности, который ждет своего часа в Обществе душ. И с возникшим чувством отрезанности от внешнего мира пришла тревога - потоки реяцу натянулись, словно тетива с невидимой стрелой, целющейся своим острием прямо в неподготовленное сердце.
Спокойный голос Рюукена снял нависшее над Ичиго напряжение. Отец Урю действительно отличался от старшего Куросаки - казалось, его эмоциональную броню ничем не возможно пробить, что ему плевать на всех и вся. Но это было не так. В этом плане Рюукен напоминал Бьякую, которому тоже не были чужды обыкновенные эмоции, просто из таких людей их невероятно трудно вытащить. Непоколебимость - их самая мощная защита.
Ичиго улыбнулся, но улыбка вышла неестественной и усталой.
- Нет, не рассказывал. Я почувствовал остатки его духовной энергии в этой комнате. Иного предположения, как и где он мог вернуть утраченные силы квинси к нашему походу в Уэко Мундо, кроме этого, у меня попросту нет.
Рюукен неожиданно оказался за спиной Ичиго, заставляя душу вздрогнуть от страха.
"Проклятье...А я ведь его даже не почувствовал..."
Глаза закрыла повязка, отделив Куросаки пусть от слабого, но все же источника света,одновременно напоминая мрак собственной души перед появлением Пустого и чёрное небо над Лас-Ночес. Речь отца Урю теперь казалась школьнику свистом расскаемого тонким острым клинком воздуха.
Он давно не боялся словать "убить". За свою короткое человеческое существование он был убит и убивал бессчетное количество раз. Да вот только прав Зараки - одна из миллирда попыток убить рано или поздно окажется последней. Об этом говорила и недосказанная Рюукеном фраза - или получился, или ты умрёшь. Глупо будет умереть в тркнировочном бою, не добравшись до реального противника...
На это раз Ичиго не спас даже настойчивый инстинкт самосохранения - пол у его ног просто взорвался на сотни мельчайших иголочек, больно кольнувших ноги.
"Это была стрела, недоумок!" - запоздало стукнуло в голове. - "И, если ты упустишь еще одну, она станет для тебя последней..."
Достать Рюукена в таком маловыигрышном положении, да еще и враждебно настроенной против Ичиго реяцу квинси не представлялось возможности. В спешке школьник забыл спросить разрешения принять вид шинигами, но сейчас понял, почему судьба допустила эту промашку.
Нельзя овладеть силами квинси, оставаясь при этом шинигами или Пустым. Нельзя противостоять духовной стреле, держа в руке занпакто. А значит, сейчас Куросаки может рассчитывать только на свое тело. Так же, как это делал Исида.

Отредактировано Kurosaki Ichigo (2018-04-20 17:21:18)

Мир вокруг оставался непроницаемо - черным. Казалось, из него исчезли все звуки, запахи и ощущения, способные дать Ичиго хоть какие-то ориентиры в пространстве и времени. Тело напряглось до предела, но совершенно не представляло, куда ему нужно бежать - по колебанию воздуха сложно было что - то понять.
Но апатия означает смерть.
Ичиго давно это понял.
Парень осторожно, словно переживая, что под ним провалится пол (такого вполне можно ожидать, если он состоит из духовных частиц, которые Рюукен может поглотить в любую секунду), сделал шаг в сторону, тем самым спасая ногу от прямого попадания стрелы. Когда гудящая, словно рассерженный пчелиный улей, тонкая линия вонзилась справа от Куросаки, Ичиго вздрогнул. На миг - всего лишь на миг - он почувствовал, как вибрация, исходящая от стрелы, затрепетала в его душе, как маленькая золотая рыбка, пойманная в сачок на летнем фестивале, и тут же исчезла без следа.
"Значит, все-таки..."
Резкая фраза, сопровождаемая свистом рассекаемого воздуха у самого лица, не дала закончить мысль. Ичиго почувствовал, как щеку обожгла боль, и тонкая струйка крови побежала вниз, моментально сделав кожу липкой и противной. Одновременно с болью пришла злоба. Но не на Рюукена, а на себя. На свою беспомощность, усиленную черной повязкой. На медлительность и неуверенность
Все потому, что в глубине души Куросаки боялся причинить Рюукену вред. Повторяет старую ошибку, на которую ему ткнул носом Урахара.
"Нельзя!"
Воздух снова изменил свою плотность - и вокруг Куросаки опять засвистели стрелы. На этот раз это не было простой демонстрацией.
Это была Смерть.
Ичиго, не помня себя, рванул в сторону, намереваясь уклониться от опасности, но тут же налетел на стену и больно ссаднил локоть. Пол под ногами превратился в битое стекло из духовных частиц, которое грозилось прошить Куросаки насквозь. Школьник мысленно выругался и решил попробовать другой путь.
Воздух дрожал от напряжения, которое цеплялось к Ичиго, словно магнит. Реяцу помещения наполнило каждый уголок, существенно усложняя парню передвижение и напоминая электрическую проволоку, прикосновение к которой будет очень болезненным, если не смертельным. Но с другой стороны, ток может быть даже очень полезным - обожжешься один раз и уже сделаешь все, чтобы это не повторилось. И все-таки, увернуться от всего весьма трудно.
Заряженный статикой воздух  остановился, и стрелы перестали лететь в Куросаки. Ичиго напрягся - он знал, что такая остановка не к добру. В его жизни было много врагов, и если они переставали атаковать, обычно это обозначало, что они собираются использовать что-то сильнее предыдущего. Ресурексион у арранкаров, банкай у шинигами...
Голос Рюукена прорвался через шум крови в ушах, смешанный с гудением реяцу.
Ичиго ждал этого вопроса и поэтому совершенно ему не удивился.
- Я уже отвык от этого слова, Рюукен-сан и больше не отдаю свою жизнь на попечение в одни руки. Я не считаю вас союзником в полном смысле этого слова. Но сейчас нас объединяет общая цель. Разве вы не поэтому согласились меня учить?
Голос Ичиго звучал ровно, низкие тоны периодически совпадали с гудящей энергией вокруг него. Он чувствовал бегущую по телу энергию, подобную тонким струйкам воды в дождливый день.
- Я должен во что бы то ни стало получить силу. Чтобы защитить всех, кого смогу. Будет ли при этом мой учитель мне другом или врагом - не имеет значения.
"Иначе вы давно бы меня убили, если бы не видели во мне то, что вам нужно..."