Кажется, ноги в короткой юбке ушли. Кажется, потому что Нодт не обратил ровно никакого внимания. Черные провалы глаз давно уже разглядывали горизонт. Тот удачно подернулся туманной дымкой марева. Горизонт дрожал и менялся. Горизонт как бы тоже боялся чего-то. Нодт снова улыбнулся под маской. Нодт был воистину развеселым парнем.
Бамбиетта ушла. Отлично. Тишина, покой, страх, смерть. Идеальное сочетание, на мой вкус. Никаких взрывов, шума и ненужных истерик. Мелодично хрустящие конечности под ногами. Небо, синее и бездонное. Реки крови.
С наслаждением вдохнул. Его эстетическое понятие прекрасного было полностью удовлетворено. Поэтому, когда горизонт снова изменился, являя шинигами, не стал возражать. Данный вид шинигами, как ни парадоксально, соответствовал целиком и полностью красоте момента. Волосы, например. Нодт давно уже воспринимал большинство окружающих в качестве отдельных частей тела. Быть может, потому что знал, из чего состоит человек. Когда смотрел на себя в зеркало, так даже в деталях представлял. Некоторые части.
Когда его сердце разорвется, он удачно ляжет туда. Правее. Ну что же, начинаем.
Капитан – а, судя по ощутимой волне силы, это был один из них – открыл рот. Принялся за разговор. Нодт поежился, еще глубже засунув черные когти в карманы кителя. Нодт стал еще меньше, еще более тощим, гадким, хрупким, как стекло. Острым, как стекло. Практически отражающим свет заходящего солнца. Еще немного – и переломится пополам, распавшись на две ровные половины. Самая опасная гадина скрывается под камнем. Шипят и издают звуки, лезут вперед  те, чьи языки потом вырывают. С корнем. Нодт вообще не умел хорошо и много говорить. Во-первых, не слишком приспособленый для этого речевой аппарат. Точнее то, что от него осталось. Во-вторых, не было ни малейшего желания. Его Бог понимал его без слов. Остальные, в принципе, тоже. Иначе почему бы они так быстро и хорошо умирали? Капитан продолжал говорить. Страх задумчиво поднял черносливы глаз. Маска с шипами уставилась на шинигами. Нодт прислушивался. Ведь могло же быть такое, что будущее мертвое тело говорило что-то важное. Могло же?
- Нет.
Капитану могло показаться, что он только что услышал нечто, похожее на голос. Даже человеческий голос. Черные угли глаз Нодта скользнули по лицу капитана. Красивому лицу. Действительно красивому.
Почти как ноги Бастербайн.
Со стороны две фигуры, стоящие напротив друг друга, смотрелись настолько парадоксально и несовместимо, что стоили отдельной толпы зрителей. Зрители были. Они безмолвно и очень внимательно наблюдали за происходящим. Прямо из-под ног штернриттера «F». Исчерпывающе ответив собеседнику на все его вопросы, Нодт опустил голову. Занавесился черными патлами волос, длинных волос. Очень длинных, всегда черных. Несколько минут молча рассматривал чье-то тело. Еще более медленно и плавно поднял глаза. Наверное, ему стоило позавидовать такой красоте тела, которое стояло перед ним. Если бы это случилось там, в больнице – позавидовал бы. Возненавидел бы. Попробовал бы сразу уничтожить. Чтобы не жил, не радовался, когда рядом существует такой, как он. Эс Нодт. Заинтересовался собственными мыслями. Добросовестно попробовал позавидовать. Снова улыбнулся глазами-полусолнышками. Он был намного красивее этого капитана. Так говорил Император. Так думал сам Нодт.
- Эти территории принадлежат Его Величеству, шинигами. Даже если ТЫ захочешь отступить, я не предоставлю тебе такой возможности.
Снизошел до объяснения. Глубоко вдохнул, слегка приподнял голову. Могло показаться, что Страх внимательно вслушивается. Вслушивается прямо в того, кто стоял перед ним. Только что безмятежное пространство вокруг снова дрогнуло. Заколебалось. Волны липкого, пронизывающего, интуитивного ужаса поплыли в воздухе, добираясь до своей жертвы. Нет, силу пока не применял. Нодт так давно ожидал жертву, что сейчас не собирался брать и все портить. Для начала поиграться, конечно. Паук никогда не жрет муху сразу. Кот обязательно придушит птичку. Быть может, даже сломает крыло. Ребенок отрывает мухе ножку. Потом вторую. Нодт очень задумчиво оглядел врага. У него было всего четыре конечности.
Мало.
Неодобрительно оценил варианты и ветер вдруг стал горьким. Дым с привкусом прелых листьев. Аромат крови и запах опасности наполнил все вокруг. Мерзкий, флегматичный, спокойный паук разматывал свою паутину. Липкую и безразличную паутину страхов Оторибаши Роуза. Паутину, из которой невозможно выбраться. Потому, что она захватывает не тело – душу.

Отредактировано Äs Nödt (2019-05-12 17:12:46)

Красивый шинигами снова открыл рот. Эс Нодт с интересом заглянул туда. Там были зубы –ровные, белоснежные. Это хорошо прослеживалось, когда красивый шинигами смеялся. Эсу понравились зубы. А еще больше понравились глаза. Заинтересованно изогнул шею. Казалось, без позвонков вовсе, змеиную шею. Принюхался к шинигами. В глазах напротив плеснулось сомнение. Недоумение. Ах, страх. Эс Нодт с удовольствием втянул воздух, с шипением выдохнул, сквозь маску. Если бы шинигами стоял ближе, ткнулся бы носом в щеку. Пропорол бы шипами кожу, не суть. Зато едва уловимые нотки ужаса там, в глубине красивой души капитана, стали бы ощутимее. А так – ровные зубы. Волевая челюсть. Целая, не так, как у Нодта. Представил себе, что было бы с этими глазами, если б он снял маску. Мысленно ухмыльнулся. Единственный, чей взгляд остался без изменений при виде Нодта без маски, был Бах. Его личный Бог. Который сотворил его по своему. Нет, не образу и подобию – по своему желанию. Нодт нравился его личному Богу такой, какой он есть. Значит, Нодт был тоже красивым.
- Это тебе только кажется.
Мягко, глухо, тепло сообщил. Непонятливый красивый капитан. Сейчас ему многое будет казаться. Судя по непроизвольному движению скул – уже. Штернриттеру «F» было неинтересно, что именно видит сейчас шинигами. Ему было интересно наблюдать за последствиями отражения увиденного. Кадык двинулся по шее – сглотнул. Горло восхитительно сжалось. Снова скулы. Крылья ровного носа дрогнули. Страх полз не просто гусеницей. Миллионами, миллиардами гусениц. Тонких, белых, плесневелых. Забирающихся в каждую пору тела шинигами. Приобретенный в детстве и тщательно забытый страх преследования? За спиной точно кто-то стоял сейчас. С уже занесенным безжалостным мечом. Секирой. Свинорезом. Тесаком. Топором? Страх темноты. В глазах уже потемнело. Арахнофобия? Какая прелесть. Сердце остановится в любом случае. А ведь мы еще не добрались до личных, глубоко скрываемых ужасов. Тех, которые не лечатся. От которых не убежать. Которые могут пахнуть, к примеру, бензином. Гарью. Выдавливать воздух из легких. Нодт полуприкрыл глаза очень интимным движением. Ресниц хватало.
- Все верно. Тебе просто кажется, что это – земли Готея. Вам, шинигами, постоянно что-то кажется. Прислушайся, разве ты не слышишь? Или, быть может, видишь?
Белое, скользкое тело без костей вытянулось вверх, потянулось. Напоминая червяка. Руки выскользнули из карманов. Тускло, глухо блеснули черные ногти. Когти. У твари-штернриттера «F» не могло быть ногтей.
- Какая разница, что было несколько дней назад? Мошки, типа тебя, не должны загадывать так надолго. И помнить тоже лишнее.
Наставительно поучил. Попытался донести немудреную истину. По ответному презрительному взгляду понял – бесполезно. Философски вздохнул, мысленно. Только Бог мог донести что угодно до кого угодно. У Нодта, в принципе, был другой приказ.
- Ты сейчас с кем разговариваешь?
С нескрываемым интересом выслушал про Командующего. Совет. Ничего не говорящие, пустые слова. Снова на зубы полюбовался, пока тот говорил. У большинства временно живых существ Нодта привлекали отдельные, выдающиеся части их временно живых тел. Сейчас вот зубы.
- Ты правда думаешь, что вот это, в твоей руке, тебе поможет?
Черные когти лениво вспороли сгустившийся невыносимым спертым желе воздух в сторону занпакто. Глупый, глупый капитан. Такой красивый и такой глупый.
- Император приказал мне оставаться здесь. Значит, я останусь здесь. И ты останешься здесь.
Шипы ласково кивнули. Успокаивая. Обещая. Обещая все ужасы личного Ада. И не предлагая, к сожалению, никаких иных вариантов.
- Быстрее, оглянись. Тебе же хочется? Ну.
Черные провалы глаз расширились. За спиной капитана третьего отряда стояло ЧТО-ТО. Он мог ощущать в деталях смрадное горячее дыхание на своей шее. Хватило мгновения. Шипы бесшумно рванули к капитану, роем ядовитых смертельных насекомых. Их было три. Пять. Десять. Двадцать. Пытаясь добраться. Хотя бы одним из них. Светлые зрачки черной оболочки глаз над маской расширились.
А вот теперь повеселимся.

Только что такой свежий, полный ветерка воздух внезапно изменился. Сначала стало тепло. Потом стало жарко. После – невыносимо душно, липко, сдавленно и сперто. Дышать стало нечем. Невозможно дышать, когда в воздухе столько гари. Копоти. Вони и смрада чадящего пламени. Если бы сейчас кто-нибудь осмелился сдернуть с Нодта маску, прилипшую, вросшую в остатки его лица, он бы сдох даже раньше, чем предполагалось. Потому, что штернриттер «F» улыбался. Широко, от души, которой у него давно не было. Которая на веки вечные принадлежала его личному Богу. Который забрал ее, не спрашивая, не предоставляя выбора. Да разве и был он, выбор, изначально? Если бы Нодт подумал в ту сторону, возможно ответ бы пришел. Однако ему не хотелось думать в ту сторону. Он просто знал, что душа, как и весь он целиком, принадлежат Императору. Точка. А сейчас он тоже не думал. Потому, что Эс Нодт … наслаждался. Сейчас.
- Слушай. Страх. Здесь.
Черные провалы-солнышки. Легко и непринужденно добрался до души. Заглянул. Подхватил острыми черными чернильными когтями. Вытянул вместе с внутренностями. Расчленил на кусочки, изорвал, изодрал. Медленно, вдумчиво растягивая процесс. И кто бы мог сказать, что Эс Нодт, белесый паук с мягким бледным пузом, не испытывает ни капли сожаления? Разумеется, сожаление было. Остро и горячо жалел, что все это обычно слишком быстро заканчивалось. Слишком. Пугать трупы было не так приятно.
- Ты думаешь, что за яд содержат мои шипы, правда?
С надеждой и интересом. Как профессиональный массовик-затейник. Как клоун из детских кошмаров любого ребенка, поджидающий под кроватью. Бредущий по пустынным улицам с нарисованной маминой помадой улыбкой. С головой самой мамы в пыльном мешке.
- Тсссс, все уже неважно. Все хорошо.
Тонкие лезвия-язвы шипов ласково коснулись рукава. Увернувшегося плеча, живота. Не успевшей удрать шеи. Щеки. Коснулись, куснули, испарились, растворяясь в коже. Шепот проник сразу следом, забираясь в сознание, уже мечущееся в панике и непонимании – что происходит? Личный, ручной, домашний Кошмар Его Величества всегда выглядел странно, даже на фоне остальных штернриттеров. Ни малейшего следа мускулов. Ни тени пафоса и высокомерия. Ни капли желания и воли к победе. Черно-белый, тощий, замкнутый, скукоженный, ушедший в себя. С черными провалами глаз. Молчаливый, сливающийся с любой тенью. Неохотно выползающий на яркий свет из своих глубоко прорытых узких нор. Ему не надо было быть страшным. В этом просто не было необходимости. Потому, что он и был Страх.
- Ты капитан. Ты настолько капитан, что просто забыл о самом важном в своей жизни. О том, что помогает выживать. Подумай, что ты мог забыть, что потерять?
С невыносимой, режущей тонкий слух нитью звука захихикал-зашипел, замолчал.
- Или начинаешь терять прямо сейчас? Ты не умер до сих пор. Ты не сошел с ума. Хорошо, ты сильный. Очень хорошо.
Провалы угольных глаз на секунду превратились в узкие, черные лезвия. Перед внутренним взглядом капитана проявились картинки, хаосом промелькнувшие, кадрами, черно-белыми, непонятными. Проявилось такое знакомое, беспомощно-сосредоточенное, преданное лицо. Лейтенант третьего отряда, Кира Изуру. ЕГО лейтенант. Белая челка, закрывающая половину лица. Неумелая, нерешительная улыбка. Все это встало как живое, вот он, стоит рядом. Рукой коснись, если протянешь.
Если сможешь шевельнуть своей замерзшей от ужаса рукой. Своими длинными, красивыми пальцами.
Лицо проявилось ярко – и вспыхнуло, сгорая изнутри. Голубые глаза лопнули, растеклись по лицу жижей плавящегося гноя. Оскаленный рот растянулся в диком безмолвном вопле ужаса. Вместо лейтенанта прямо в лицо капитану скалился давящийся невыносимой болью череп.
Все, что осталось.
- Ты не можешь бороться с этим.
Шепот раздался совсем рядом с ослепленным давящим, задавившим ужасом сознанием. Рука с черными когтями легла на плечо капитана. Сжала, впиваясь. Шепот стал участливым. Нужным. Последним, что мог услышать тот в своей слишком длинной жизни.
- Смирись. Все кончено.
Голос исчез, однако в голове взорвалась одна боль, вторая – это не выдерживало сердце, посылая импульсы в мозг. Последние импульсы.
Ну как, достаточно? Или показать что-то более приятное для тебя?
Глаза-солнышки засияли. Очередной улыбкой сквозь черную маску.

Теплые, черные, удушливые волны бесконечного, бескрайнего страха плыли в сонном воздухе. Окутывая свою жертву. Обещая ей вечный сон, безмятежный покой. Острые жала осиных шипов, только что безжалостно впившихся в тело, больше не причиняли боли. Боли не осталось. Остался ужас, захвативший все сознание капитана. Бывшего капитана. Потому, что перед страхом все равны. Ему абсолютно все равно, стоит ли перед ним капитан, солдат. Живое существо есть живое существо. С его воспоминаниями, уязвимыми и слабыми. Мягкими и трогательными. Эс Нодт обожал трогать. За живое, за самое болезненное и кошмарное. Вытягивал нити только что живого сознания. Мешал черными шипами морды с гирляндами кишок и внутренностей, добираясь до сердца. Только когда сердце раздиралось на части, сжирая себя самое, Нодт становился счастлив. Сейчас он был счастлив. Улыбался. Все шло к логическому концу. Эс Нодт очень любил наблюдать. Смерть всегда стояла рядом с ним. Рассматривала окружающих миллиардами глаз-без-зрачков. Уравнивала всех. Момент, когда ее коса двинулась к шее капитана, едва не довел до экстаза. Еще две секунды – и сердце заткнется, наконец. Перестанет раздражать его чуткий слух своими глупыми, ненужными Его Величеству ударами. Тело скомкается на земле выдавленным изнутри комочком. А он перешагнет через тело, не представляющее больше интерес. И двинется дальше. Туда, где его ожидает его личный Бог. Чтобы быть рядом. Чтобы ожидать момента, когда он снова понадобится. Эс Нодт был нужен Его Величеству. Он не сомневался в этом. Он был не самым любимым сыном. Он был единственным таким.
- Хорошо. Правильно. Это больше не надо тебе. Это тебе не пригодится больше. 
Занпакто, живой меч, выскользнул из безвольных пальцев. Черный череп, только что скалившийся белизной выбеленной челюсти, кивнул. Нодт был доволен. А потом началось еще более интересное. Морда с клювом, в которое трансформировалось только что утонченно-красивое лицо. Щелчок клюва. Ох, как это стало вкусно. Аромат ужаса не испарился, но уменьшился – его сила не действовала. Однако разве это было важно? У Пустого оставалось сознание. Оставались воспоминания. Человек-птица знал все, что успел увидеть только что. От чего едва не сдох. Почему бы он должен был это забыть?
- Ты потерял себя. Я помогу тебе себя вернуть. 
Мягко, глухо, из-под шипастой маски. Глядя со стороны, сложно было сказать – а кто тут более … пустой? Два чудовища стояли друг перед другом. Хохотали. Вслух ли, беззвучно ли – не суть. Если выдернуть у одного его птичий клюв с корнем, останется морда второго. Все так просто. Последняя мысль насмешила, без клюва. Смешно. Окровавленные ошметки клюва и черная дыра рта. С ума сойти.
- Ну что ты. Мы же так хорошо начали. Я буду продолжать.
Черная субстанция страха как будто активизировалась, поползла быстрее, загребая мокрыми лягушачьими лапами все под себя. Добираясь до пустого вайзарда, возомнившего себя всемогущим. Ах, какая жалость. Сейчас он не мог применить свою любимую Фольштендиг. Не мог. А то бы это запомнилось надолго даже вайзарду. Надолго бы стерло улыбку с его клюва. Лицо штернриттера истончилось бы, кожа лопнула, расползаясь на глазах, глазные яблоки закатились, кровь двумя тоненькими ручейками потекла из остатков глаз по хорошо прожаренным щекам. Вайзард мог сколько угодно прятаться за свою пустоту внутри. Однако глазные нервы у него оставались на месте. Глазные нервы продолжали реагировать. И он сдох бы постепенно, утонув в миллиардах глаз вокруг. Захлебнулся бы своим воплем и. Мечты, мечты.
- Ты так радостен и весел, человек-птичка.
Свистящий шепот достиг бы ушей Пустого даже если бы у него не было ушей. Смазанным, внезапно мгновенным движением ушел и снова проявился. Близко. Почти вплотную, заглядывая в морду с клювом.   
- Да, ты Пустой. Значит, тебе плевать.
Худое, изможденное тело белой, полной кошмара, любимой пьявки Императора снова исчезло, двигаясь быстрее, чем кто-то успел бы подумать. Оказался позади. За спиной. Шепот вдавился в птичьи мозги Пустого.
- Значит, тебя никак не коснется смерть твоего любимого лейтенанта. Кира Изуру. Его больше нет.
Медальон тускло блеснул угольно-черным крестом на белом, облегающем кителе. Острые пики ребер буквально пропороли ткань, проступая сквозь нее. Черные липкие волосы взметнулись на внезапно откуда-то хлынувшем ветру, мешая рассмотреть, что же там делает Страх. 
- Но ведь Пустым не интересно, что произошло с их близкими? Да. Совсем забыл. Это я убил его. У него, видишь ли, не выросло клюва в нужный момент. Правда, смешно?
Стрелы из духовных частиц заблестели в воздухе, набирая силу. Готовые градом обрушиться на стоящего спиной человека-птицу, впиваясь в тело. Нет, не пытаясь напугать – пытаясь убить. Император не держал рядом с собой тех, кто зависел бы только от его подарков. От его силы. Штернриттеры были сначала воинами. Штернриттеры умели убивать. Эс Нодт, один из сыновей, не стал исключением. И сейчас он собирался убивать.
- У тебя больше никого не осталось, капитан. Но тебе это должно быть безразлично. Сейчас я уничтожу тебя. После – доберусь до твоих друзей, которые еще живы по нелепой случайности. Ты пытаешься защитить себя – ты не сможешь защитить их. Ты никто, ты не нужен и бесполезен. Как и все вы, шинигами, вайзарды, выродки, не сумевшие стать нужными Императору. У тебя не останется никого. А сейчас не станет и тебя.